Наталья Столярова - Дмитрий Русский
Плыл слегка ощутимый запах «травки», похоже, курили один «косяк» на всех, разговор шёл сумбурный и непонятный.
Костя показывал на телевизор.
— Смотрите, как народу мозги парят. А вы говорите: где деньги взять? Вот же они, под ногами. Заделываетесь великим знахарем, в телеке руками пассы выделываете, а бобла — немерено.
— Попробуй туда пробейся.
— Все ниши давно заняты, поля размежёваны.
— Думаешь, ты один такой умный?
— Велика Расея…
— Что, в нашем Мухосранске есть свой мессия? Нету!
— Вот тебе и поле. Только в путь.
— И что? Двинешься? Подашься в пророки?
— Да запросто.
— Ай, креведко! Флаг тебе в руки, барабан на шею.
Кирилл вскочил, рубанул рукой воздух:
— А спорим?
— На что?
— На бутылку «Хенесси»!
— Какой срок, лапшеметатель?
— Три месяца. И у меня будет пятьдесят адептов. Это минимум.
— Замётано.
А дальше пошли кадры — один за другим.
Вот Константин за странными книгами: большого формата, очень истрёпанными, у некоторых — страницы обожжены и закапаны воском.
Костя рисует на листах ватмана странные символы и знаки, потом переносит эти знаки на пол и ложится в центр изображённого символа, бормоча непонятные слова.
Одет он теперь только в чёрное. Иногда чернит себе губы и веки.
На груди и руках — загадочные татуировки.
И любимое место его прогулок — Куликино болото за городом. Туда никто не ходит, потому что окраины болота превратили в свалку, и теперь отбросы гниют, издавая зловонный запах. Случалось, что проводил на болоте всю ночь.
Из отрывочных разговоров Кости с друзьями, Митяю стало понятно, что в таком режиме парень прожил первый месяц, причём совершенно забросил учебу. Один раз Митяй стал свидетелем встречи с девушкой. Она срывала со стен начертанные на листах пентаграммы. Костя скрутил её и ударил по щеке. Девушка опустилась на пол посреди комнаты и плакала, сжавшись в комочек.
Константин снял однокомнатную квартиру. Первое время здесь изредка появлялись друзья, несколько раз колотила в дверь та девушка, но он не открыл. Ночи напролёт он сидел за компьютером, что-то скачивал и опять без устали рисовал. Иногда бормотал нараспев заклинания. Всё чаще уходил на болото, хотя присмотрел ещё одно место: заброшенную шахту за окраиной, которая растянулась на километры и состояла из старых бараков и щитовых домов. «Новые русские» там не строились, они выбрали для себя другой конец города: берег реки. И день ото дня там росли основательные коттеджи, с башенками, мезонинами, и даже колоннами.
Митяй увидел и тот момент, когда Костя внезапно собрался и поехал в дальний таёжный поселок. Он вышел на маленьком полустанке, где вместо вокзала стоял какой-то дощатый сарайчик вдали от платформы.
Константин брёл по осеннему лесу, изредка останавливаясь то над поздним грибом, то возле затихшего муравейника, или просто замирая и дыша полной грудью. Митяй его хорошо понимал: если месяц провести то на вонючем болоте, то в затхлой квартире, будешь радоваться такому прозрачному лёгкому дню и мягкому солнцу, которое к полудню стало почти летним.
Костя стащил с себя куртку и шёл в одной рубахе, сосредоточенно произнося нараспев какие-то слова. Он уже не отвлекался по сторонам, а быстро двигался вперёд. Казалось, он хорошо знал дорогу, потому что в переплетении тропинок уверенно сворачивал на одну из них, ни на минуту не задумываясь, куда идти.
С каждым часом он углублялся в лес, в самую чащу: уже приходилось перепрыгивать через стволы поваленных деревьев и обходить пни. Пару раз Митяй видел клубки гадюк. Начало осени — брачный сезон у змей, они сползаются на солнечные и прогретые солнцем места.
Костя стал идти медленнее и часто отдыхал. Хотя Митяй отметил, что тот не курил и не выпивал с того времени, как погрузился в магию и изучение ритуалов.
Наконец, Константин остановился, скинул рюкзак и прислонился к дереву. Перед ним открылась поляна, на ней — изба, вросшая в землю по самые окна. И началось странное… Из рюкзака Костя достал сапёрную лопатку и стал в только ему понятных местах делать отметки, снимая дёрн. Он обошёл всю избу, заключив её в какой-то мистический круг. Потом снял с себя одежду, чёрной краской начертил символы на лице, руках и ногах и облачился в чёрный балахон с капюшоном.
Он шёл к избе спиной, продолжая повторять заклинания. Навалился изо всех сил на дверь, пытаясь переступить порог. Но у него ничего не получилось. Митяй увидел близко его лицо, искажённое гримасой боли и злости: его не пускала неведомая сила. После третьей неудачной попытки Константин принялся лопаткой вырубать в центре поляны знак. Он скинул балахон и обливался потом, потому что дёрн подавался плохо: все лето корни трав делали свою работу, качая для верхних своих половин энергию земли. Сейчас трава уже пожелтела, а корни продолжали жить, в вечной надежде на весеннее воскрешение.
Костя закончил работу. Ещё один символ он нарисовал на груди, потом лёг в центре знака, образовавшегося на земле, и замер.
Митяй почувствовал, как в кругу стала концентрироваться тьма. Казалось, она поднимается из-под земли. Внезапно к горлу подступила тошнота от отвращения и запаха падали. Только однажды он испытывал подобное…
Играли с ребятами в прятки, и он забрался под крыльцо, в самый дальний угол. Присел на корточки, опёрся на руки, и тут же отдёрнул: с рук стекала зловонная жижа, и шевелились черви. Он угодил прямо в разложившийся труп собаки. Потом не мог есть два дня и бесконечно тёр мылом и щёткой ладони. И сейчас было точно такое же ощущение…
Тьма в кругу заколыхалась, и до Митяя донёсся чуть слышный, размеренный ледяной голос:
- Зачем ты звал меня?
Константин ответил так же тихо:
— Ты здесь, Тло? Мне нужно имя и сила Корсула. Помоги мне.
— Да. Я могу. Но помни: ничего не брать. Уничтожить всё…
Костя протянул руку, и белый огонь пробежал по его ладони, оставив глубокий след. А когда поднялся с земли, то выражение его лица стало совсем иным. Митяй даже содрогнулся. На этот раз тот вошёл в дверь с первой попытки.
Внутри изба оказалась почти пустой: печь, стол, лавка и широкий деревянный топчан. На нём угадывалась фигура человека под старым овчинным тулупом.
Костя склонился над ней. Под тулупом лежал старик. Он казался таким древним, что возраст определить невозможно. Однако глаза его горели неистовым светом, хотя сам он даже не пошевелился.
— Здравствуй, Корсул.
— Здравствуй, — голос старика оказался густым и мягким.
— Я знаю, пришло твоё время проститься с этим миром, отдай мне имя, и уходи.
