Никоноров Александр - Достичь смерти
- Прости... - шепнула она на ухо императору и торопливо пошла к выходу.
Быстрее отсюда. Быстрее. Она боялась его.
- Ты забываешь, дорогая.
Слова Андигона вонзились ей в спину тысячей стрел. Они пригвоздили ее, и та была не в силах сделать ни шагу.
- Ты забываешь, что в Андиливии что конюх, что зодчий, что поэт - лучшие воины по умолчанию. Твои беспокойства напрасны.
Глава 5
Я иду туда, куда в здравом уме не сунется ни один человек. Иду подальше от людей. Так спокойнее. Ша-эна подбирается ко мне все ближе.
Теперь вовсе не обязательно принимать ее силу - почувствовав слабину, она вгрызается в меня, и я теряю контроль. Надо избегать стрессовых ситуаций. Кажется, я опережаю срок инициации... Уж слишком часто ша-эна перебарывает меня. В Горне после той вспышки в подвале мои раны затянуло, и я словно обновился. Но прошло три дня. Я с ужасом отмечаю, что устаю все меньше. Без ша-эны! Или, наоборот, именно с ней? Кто бы его знал...
Что за жгут тянулся к Борлигу? Почему ша-эна так отреагировала на него?
Возможно, указывала, что он опасен или находится под воздействием наговора.
Я тщетно стараюсь заставить себя заснуть. Приходится сильно изматываться. Я бегу. Бегу постоянно. Я стал быстрее лошадей, к тому же там, куда лежит мой путь, и человеку-то пройти - уже подвиг. И похвастаться о нем могут немногие. Но мне все равно. Я иду вперед.
1
Каждый недальновидный богач когда-нибудь разорится. Всякое дерево сгниет и превратится в трухлявый пень. Высохнут бушующие моря с упрямыми волнами и неугомонными штормами. Острые пики гор затупятся, осядут, а протяженные хребты будут уничтожены землетрясением. Купы деревьев и гряды кустарников пожелтеют, опустят ветви к земле, словно в скорбном жесте, и так и погибнут.
Ничто не вечно.
Чаша опустеет. Яблоки из корзины разберут в мгновение ока, а если не разберут, то фрукты все равно сгниют, и тогда придется выкидывать испорченную корзину вместе с дурнопахнущим месивом внутри.
Ничто не вечно.
Когда-то Нор'Шаран был богатым процветающим городом. Улицы бурлили народом, трактиры забивались до отказа, доски пола трещали под напором сотен ног. Сюда стекались караваны со всех концов материка, огибали Огневеющую с севера, делали крюк, чтобы не приближаться к своенравному Горну. А потом возвращались домой с полными телегами железной руды, ценной и такой дешевой на фоне того, что предлагал беспринципный Горн. Люди любили Нор'Шаран. Но ничто не вечно.
Запасы себя исчерпали. Нечего было копать, негде было искать новые месторождения и нечем было обеспечивать город... И некем - жители бастовали.
Нор'Шаран забыли. Сперва оттуда уехали богачи, после - те, кто победнее. Брали все, что можно. Даже дома разбирали по бревнышкам, аккуратно складывали на длинные шаланды, а то и перевозили целыми срубами, и уезжали прочь... Самые преданные горожане, самые старые и верные своему месту, просидели недолго. Ибо деньги, как и все в этом мире, имеют предел. Город потух в сознании людей. Город-миг. Город-вспышка. Он угас так же быстро, как и расцвел.
После кризиса, после нескольких десятилетий безликого существования, отец отца Фельмиса, вождя палиндорцев, посягнул на ничейные земли и организовал там тюрьму - известную тюрьму Лодронбат, в которой могло содержаться до пяти тысяч заключенных. Над бывшим Нор'Шараном витал смрад грязи и нечистот, запах смерти и крови разносился окрест, а в небе всегда кружили сытые падальщики, знающие, что голодными они не останутся. Но ничто не вечно.
Сильнейшее землетрясение разрушило сложенные из камня бараки. Крепи не спасли. Оборудованные из шахт камеры наполнила смесь камней, пыли, крови и переломанных тел узников. Где-то погибали в безмолвии, где-то продолжали стонать заключенные, протяжно и тихо. На последнем издыхании.
Потому что ничто не вечно.
2
Сарпий смог убедиться, что Нор'Шаран не зря считался непроходимым и одним из зловещих мест материка. Бытовало мнение, что по ночам из шахт доносились страшные вопли и леденящий душу вой мечущихся в агонии душ. К этим звукам примешивался скрежет камней и шорох осыпающейся пыли. И не понять: то ли заблудшие хищники что-то унюхали и раскапывают могилы, то ли это души мертвых силятся поднять огромные глыбы и высвободиться, вознестись к Небу.
Некогда оживленные дороги поломались, обвалились и рассыпались на куски, канатные тропы висели бесполезными плетями, скалясь редким путникам черно-коричневой улыбкой сгнивших досок. Пройти через Нор'Шаран означало испытать себя не только на крепкие нервы, но и на упорство, целеустремленность и хорошую физическую подготовку. И выживаемость.
При самом удачном стечении обстоятельств я надеюсь пройти скалы хотя бы дня за три. Но для этого нужно есть поменьше, спать пореже, совсем не отдыхать... Могу ли я себе позволить это? Могу ли все время бежать, не глядя под ноги, применять магию по поводу и без? Не знаю. Это очень тонкая грань, и главное - не переступить черту, когда экономия времени и спешка начнут уничтожать меня.
Помни, Сарпий, ты - человек. Оставайся им как можно дольше.
Здесь не росло ничего, кроме цепких колючек, сухих и коварных - того и гляди вцепятся своими жалами в штаны или пройдут через подошву. Истоптанные сапоги Переписчика испытание выдержали - подошва была обита металлической полосой, - но покрылись сетью царапин.
"Пора менять обувку, - заключил Сарпий. - Еще не хватало задержаться из-за прохудившихся сапог! Вот смеху будет. И вообще - помирать, так при параде".
Со всех сторон высились острые пики скал. Серые и угрюмые, они будто бы спрашивали: "Чего надо?" Позади них выглядывал, словно прячущийся ребенок из-за спин родителей, Ондогоран.
Воздушная гладь
пребывала в спокойствии. Царило безмолвие. Каменные гиганты отбрасывали длинные тени, кое-где виднелись лужи, хотя дождей не было давно - некоторых участков солнце не касалось уже много веков.
Сарпий не доверял Нор'Шарану. Как будто это был живой враждебный организм, притаившийся в ожидании, когда путник потеряет бдительность и расслабится. И тогда можно будет обрушить на него глыбу потяжелее или подтолкнуть к неожиданно появившейся под ногами шахте.
Переписчик был начеку. Он увеличил радиус действия
глади
и анализировал каждое колебание. Спусков в шахты хватало. Сарпий то и дело обходил круглые провалы, темнеющие меж камней. Где-то даже виднелось дно, но разглядеть что-то, кроме серых кусков гранита, не получалось.
