Виталий Вильчинский - Извилистый путь
Кровь, наконец, вернулась в его лицо, и он просиял.
— Но, как!? — дрожащим голосом спросил он. — Как вам это удалось?
— Давай, я объявлю еще парочку новостей, а потом все по порядку. Где-то час тому назад меня чуть не убили. Одновременно гильдия воров и гильдия убийц посетили меня на этом месте!
В комнате повисло молчание. Каждый думал о своем, перебирая разные варианты у себя в голове.
— И что ты им предложил в обмен на свою жизнь? Или ты и их, того? — озвучила общий вопрос Неилин.
— Ну, я им сказал… — я оперся локтями о стол и уложил подбородок на пальцы, сцепленные в замок. — Я им сказал, что Ален заставил меня это сделать силой, захватив в плен Нейлин, но теперь, раз обстоятельства так изменились, то они могут забрать тебя в сексуальное рабство, в обмен на мою жизнь свободу… — закончил я драматическим голосом, прикрыв глаз, и почесав бровь тремя пальцами.
От подзатыльника Алена я увернулся, а вот пощечину Неилин пропустил.
— Пошто посмел боярыню обидеть? — с вызовом спросил я, прикладывая холодную бутылку с вином к горящей щеке.
— Кого? — спросили они в один голос.
— Неважно, есть такой титул у одного народа.
— Так, а что с гильдиями?
— Ну, слушайте все по порядку, — я плеснул себе вина в бокал, кинул на хлеб еще одну шпротину с другого бутерброда, откусил, со смаком прожевал и запил глотком вина. Поморщился, глядя на вино через стекло, и выплеснул его в окно:
— Мерзость-то какая! Ну, а это — чтобы всем досталось.
Под удивленные взгляды, обращенные на меня, в окно влез эльф, смаргивая капли вина с ресниц.
— Как романтично, — сказал он, перекидывая ногу через подоконник. — Два, нет, три мужика, и одна дама, и та в пижаме!
Нейлин кинула в него оливкой, но он быстро отстранился, и та просвистела мимо, исчезнув в темном проеме окна.
— Иди, приведи себя в порядок и садись к столу.
Когда эльф вышел из ванной, чисто вымытый в свежей воде, облаченный в чистую одежду, он приволок самое большое кресло и влез за стол. Из сумки достал свою деревянную кружку, и, наполнив ее вином, опрокинул полчашки в рот. Заев все это бутербродом со шпротиной, только той стороной, где лежал соленый огурчик, откинулся на спинку кресла. Мы с интересом наблюдали за ним. Немного поразмыслив, он подвинул к себе поближе бутерброды с красной икрой, и, наполнив заново свою емкость, кивнул, и снова отвалился на спинку. Сделал глоток и еще кивнул:
— А теперь баяй, барин!
У нас троих дернулись брови, но потом все уставились на меня.
— Вот такие-то пироги, ребяты, — окончил я свой рассказ, дожевывая арахисовое зернышко. — Так что их завтра, как миленьких, повезут в горсовет, и там, в зале судей, в присутствии городского совета судья им вынесет приговор. Тук — как гильотина рухнет судейский молоток, и… Может, им лучше была бы гильотина? Рудники — это ад на земле…
Все дружно выдохнули и задумчиво кивнули. Стол давно уже опустел, и они время от времени покушались на мой соленый арахис. Я их отгонял шлепками по рукам, но нет, нет, а орешек-другой пропадал. Смотрю, он всем понравился!
— А следующая моя новость, и, наверное, самая важная на этот вечер: я вас всех выгоняю!
Вдоволь с удовольствием насмотревшись на перекошенные лица, я закончил мысль:
— Я устал целый день носиться по городу, поэтому пошли вон, я хочу спать!
— Ну, ты задолбал со своими идиотскими шутками! — взревел Кален.
— Тихо, тихо, люди уже спят! — громким шепотом заявил я.
— Да пошел ты!
Все потянулись к выходу. Эльф по дороге прихватил свои манатки, а Нейлин немного притормозила.
Мой егерь, оглянувшись через плечо и хмыкнув, притворил за собой дверь. Нейлин обняла меня за талию и прильнула к моим губам. Несколько минут мы целовались, а потом она отстранилась и сказала:
— Это тебе за книги. Спасибо. Ты хороший.
Она толкнула меня в грудь, и мы повалились на кровать. Свечи на столе уже были погашены, а подсвечник на столике у постели мы задели при падении, и он покатился по полу, загасив свечи.
Комната погрузилась во тьму, и мы некоторое время лежали на кровати рядышком на спине, наслаждаясь тишиной и темнотой. Я перевернулся на бок и… Это было прекрасно…
Глава IV
Суд прошел как-то обыденно.
За столом восседал, разглядывая перед ним лежащие бумаги, седой мужчина. Рядом с бумагами стояла чернильница с торчащим в ней пером, и лежал деревянный молоток.
Дочитав обвинения, излагавшиеся на нескольких листах бумаги, он разложил те два из них перед собой, на которых под фамилиями обвиняемых и обвинениями нужно было записать решение суда. Аккуратно подровняв стопочку бумаги в углу стола, откинулся на высокую спинку своего кресла:
— Пожалуйста, введите подсудимых.
Дверь, находящаяся по правую сторону от кресла судьи и стола, за которым сидело пять глав гильдий, отворилась, и в нее ввели первого подсудимого — грузного мужчину с презрительной ухмылкой на лице. Руки его были связаны за спиной, на ногах позванивали кандалы. Одет он был в дорогой, но очень измятый костюм, волосы в беспорядке разметались по голове.
— Отец, привет, — по-свойски кинул седому господину на возвышении. Присяжные сделали вид, что ничего не произошло.
Старик сосредоточил свой взгляд на вошедшем, долго изучающе разглядывал его, а потом спросил:
— Ты знаешь, в чем тебя обвиняют?
— Да, — ухмыльнулся тот. — Но это все ложь. Меня оклеветали.
Презрительная ухмылка не сходила с его лица. Старик, передернув щекой, взял со стопки первый лист:
— «Я, такой-то, такой-то, был свидетелем происшествия в порту…» — процитировал он первый листок, и отложил его в сторону. — «Я, такой-то, такой-тович, собственными глазами.» «Я…» Ну, здесь похожие свидетельства…
— А, это пьянчуги какие-то! — с наигранным негодованием воскликнул грузный господин, стоящий перед судом.
— Мы, группа лиц из шестнадцати человек, неграмотные, посему поручили господину…, составить свидетельствующее письмо за нас, и заявляем, что седьмого числа, первого месяца лета года буйвола, стали свидетелями…» — ….они, наверно, все перепились, и были в состоянии белой горячки… — страдальчески покачал головой старик.
Судье было уже далеко за шестьдесят, хотя он выглядел лет на пятьдесят с небольшим.
— Отец, да как…
— Закрой рот! — изо всей силы бахнул кулаком по столу судья. — Ты, жалкий подонок, да как ты смеешь называть меня отцом!? Ты, ублюдок, которого я по доброте душевной признал и дал место в обществе, ты позоришь меня!
— Г… Господин, это все неправда… — проблеял байстрюк графа эл Солен, но тот был неумолим и бесстрастным голосом обратился к главам гильдий:
