Джин Вульф - Пыточных дел мастер
— Я была обручена с одним офицером и узнала, что он содержит какую-то шлюху. Он отказался бросить ее, и я наняла бандитов, чтобы подожгли ее хижину. Сгорела пуховая перина, кое-что из мебели да кое-какая одежда. Неужели это — такое уж преступление, за которое следует подвергать пыткам?
— Не могу знать, госпожа.
— Меня зовут Марселлина. А тебя?
Поворачивая ключ в замке, я размышлял, стоит ли ей отвечать. Текла, уже зашевелившаяся в своей камере, скажет ей в любом случае.
— Северьян, — сказал я.
— И ты зарабатываешь свой хлеб, ломая чужие кости. Хорошие, должно быть, тебе снятся сны!
Текла уже глядела сквозь окошко в своей двери. Глаза ее были огромны и глубоки, как два колодца.
— Кто это был с тобой, Северьян?
— Новая заключенная, шатлена.
— Женщина? Я слышала ее голос… Из Обители Абсолюта?
— Нет, шатлена.
Я не знал, когда им еще представится случай поглядеть друг на дружку, и потому подвел Марселлину к дверям камеры Теклы.
— Еще одна женщина… Разве неудивительно? Сколько у вас здесь женщин, Северьян?
— На нашем ярусе сейчас восемь, шатлена.
— Можно подумать, что обычно бывает и больше!
— Нет, шатлена, их лишь изредка бывает больше четырех.
— И долго ли мне придется оставаться здесь? — спросила Марселлина.
— Нет, госпожа. Надолго задерживаются лишь немногие.
— Меня, видишь ли, вот-вот освободят, — с какой-то нездоровой серьезностью в голосе сказала Текла. — Северьян знает об этом.
Новая пациентка разглядывала Теклу с возрастающим интересом, насколько позволяло окошко.
— Тебя в самом деле освободят, шатлена?
— Он знает. Он отослал для меня письма — ведь так, Северьян? Пройдет несколько дней, и я распрощаюсь с ним. Он — в своем роде очень милый мальчуган.
— Теперь ты должна идти в камеру, госпожа, — сказал я. — Можете продолжать беседу, если желаете.
После раздачи пациентам ужина меня сменили. Дротт, встретив меня на лестнице, сказал, что мне стоило бы пойти прилечь.
— Это все — из-за маски, — возразил я. — Ты еще не привык видеть меня в ней.
— Я вижу твои глаза, и этого достаточно. Разве ты не можешь узнать по глазам любого из братьев и сказать, зол ли он или же в шутливом настроении? Ты уже должен идти спать.
Я объяснил, что прежде должен еще кое-что сделать, и отправился в кабинет мастера Гурло. Как я и надеялся, его не оказалось на месте, а среди бумаг на столе лежал — не могу объяснить, отчего, но я был уверен, что найду его там — приказ о применении пытки к шатлене Текле.
После этого я уже не мог просто лечь и заснуть. Я направился (в последний раз, хоть и не знал этого тогда) к мавзолею, где играл мальчишкой. Саркофаг моего старого экзультанта совсем потускнел, сухих листьев на полу прибавилось, но в остальном ничего не изменилось. Однажды я рассказывал Текле об этом месте и теперь представил себе, что она — со мной; будто я устроил ей побег, пообещав, что здесь ее никто не найдет, а я буду приносить ей еду и, когда минует опасность, помогу уплыть на купеческой дау вниз по течению, к дельте Гьолла и морскому побережью.
Да, будь я героем наподобие тех, о которых мы вместе читали в старинных романах, — освободил бы ее в тот же вечер, одолев или подпоив чем-нибудь братьев, стоящих на страже. Увы, я не был героем из старого романа, да и ни снотворного, ни оружия серьезнее украденного с кухни ножа не имел под рукой.
И если уж быть до конца честным, между моим сокровеннейшим «я» и этим отчаянным поступком стояли слова, сказанные ею в то утро — первое после моего возвышения. Шатлена Текла назвала меня «очень милым в своем роде мальчуганом», и какая-то, уже созревшая часть моего естества сознавала, что я, даже преуспев в столь отчаянном предприятии, все равно останусь для нее всего лишь «очень милым в своем роде мальчуганом». В те времена для меня много значили такие вещи.
На следующее утро мастер Гурло назначил меня ассистировать при исполнении процедуры. Третьим с нами пошел Рош.
Я отпер ее камеру. Вначале она не понимала, зачем мы явились, и даже спросила, не допущен ли к ней посетитель и не освобождают ли ее наконец, но к тому времени, как мы добрались до места назначения, поняла все.
Многие мужчины в этот момент теряли сознание, но она устояла. Мастер Гурло любезно осведомился, не желает ли шатлена получить объяснения относительно разнообразных механизмов, находившихся в комнате для допросов.
— То есть — тех, которые будут применены ко мне?
— Нет, нет, зачем же! Я говорю о всех тех любопытных машинах, которые мы увидим по пути. Некоторые — совсем устарели, а большую часть вообще вряд ли когда-либо использовали.
Прежде чем дать ответ. Текла огляделась вокруг. Комната для допросов — наше рабочее помещение — не поделена на камеры. Это — довольно обширный зал, потолок коего подпирают, точно колонны, трубы древних двигателей, а пол загроможден принадлежностями нашего ремесла.
— И то, что будет применено ко мне, — тоже устарело?
— Ну, этот аппарат — самый почитаемый из всех! — Мастер Гурло подождал, не последует ли ее ответная реплика, и, не дождавшись, продолжил лекцию:
— «Воздушный змей» наверняка знаком тебе, его знают все. А вот за ним… сюда, пожалуйста, так будет видно лучше… за ним — то, что среди нас зовется «пишущей машиной». Этот аппарат предназначен для впечатывания любого требуемого лозунга в плоть пациента, но постоянно ломается. Я вижу, ты смотришь на тот старый столб — в нем нет никаких внутренних секретов. Просто столб для обездвиживания рук плюс тринадцатихвостая плеть, посредством коей производится процедура. Раньше он стоял на Старом Подворье, но ведьмы жаловались, и кастелян заставил нас перенести его сюда. Это случилось около столетия назад.
— Кто такие ведьмы?
— Боюсь, сейчас у нас нет времени вдаваться в подобные материи. Северьян объяснит тебе, когда ты вернешься в камеру.
Она взглянула на меня, словно спрашивая: «Я в самом деле вернусь туда?», и я, пользуясь тем, что мастер Гурло не видит, на миг сжал ее ледяную ладонь в своей.
— А вон там…
— Подожди. У меня есть выбор? Существует ли способ уговорить вас… применить одно приспособление вместо другого?
Голос ее звучал по-прежнему твердо, но несколько тише и глуше.
Мастер Гурло отрицательно покачал головой.
— В этом мы не вольны, шатлена. Как и ты сама. Мы приводим в исполнение присланный нам приговор. Ни более ни менее. — Он смущенно кашлянул. — Вот это, пожалуй, окажется интересным — «Ожерелье Аллоуина», как мы его называем. Пациента привязывают к этому креслу, причем на грудину ему накладывается эта подушечка. Каждый вдох, сделанный после этого, туже затягивает вон ту цепочку; таким образом, чем больше пациент дышит, тем меньше воздуха получает с каждым следующим вдохом. Теоретически данная процедура может длиться бесконечно — если вдохи очень неглубоки и натяжение цепочки, соответственно, понемногу возрастает.
