Ксения Татьмянина - Связующие нити (СИ)
— Дина, вам удобно так? Может, разденетесь?
— Мне удобно.
— Вам сейчас нужно свободно себя чувствовать, чтобы нормально настроиться на воспоминания, и никакие посторонние мысли не отвлекали.
Она вскинула на меня короткие накрашенные ресницы и сняла с плеча сумку, потом скинула куртку и с усилием заставила себя глубоко вдохнуть.
— Я свободно себя чувствую, я спокойна, — её голос прозвучал именно так, как она говорила, — что нужно делать?
— Сейчас вы сможете нарисовать свои воспоминания…
— Зачем?
— Это первый шаг к поиску.
— Что он даст?
Я положила себе на колени альбом и поближе придвинула материалы.
— Вам не нужно знать всего, что происходит у нас в агентстве, и как мы работаем, вам нужно только довериться нам, а мы постараемся найти вашего Нильса. Сосредоточьтесь на том первом дне, когда он ошибся номером и позвонил вам. Только помните — никаких шагов в сторону, никаких мечтаний, предположений, смешанных с чем‑то другим мыслей. Даже если вы не помните подробно, это не страшно. Здесь вам нужно лишь вспомнить хоть деталь, а на бумаге отразится то, что ваша память, может, закидала временем. Вы готовы?
Дина медлила с ответом:
— А что вы можете нарисовать? Мой телефон? Или возможно изобразить его голос?
Если честно, я и сама не знала, что я сейчас буду видеть.
— Рисовать будете вы, своей памятью, а мои руки вас слушаться. Я не знаю, что это будут за иллюстрации. Так вы готовы?
— Готова.
— Сконцентрируйтесь. Закройте глаза, если вам так будет удобнее…
Она закрыла, а я потянулась к пастельным мелкам.
Всё же привыкнуть к этому чувству неуправления своими руками было невозможно. Я и не я одновременно выводили линии и растирали пятна. Я увидела первые очертания голубой комнаты, дивана и журнального столика, на котором стоял телефон. Потом я нарисовала на втором листе саму Дину, которая отражалась с трубкой у уха, взглянувшая на своё отражение в зеркале серванта, она улыбалась и была смущенна. Она выглядела очень женственно в это мгновение, её красила улыбка и внутренняя нежность. Рисунок за рисунком менялись цвета… всё та же пастель, но более тёмная, — то ночной вид из окна, то тёмный коридор. Дальше — уголь. Чёрно — белая ванная комната с маленьким высоко подвешенным зеркалом, чёрно — белая кухня, чёрно — белый зал, спальня, шкаф для одежды, зеркало на внутренней дверце, раздетая Дина в отражении, бурые пятна ожогов — бёдра и живот, искривлённое мукой её лицо, на котором застыло презрение и ненависть, обращённые на себя и на своё уродство… мои руки всё выбрасывали и выбрасывали из альбома листы, и тонкие палочки угля обламывались и крошились от нажатия пальцев, я так хотела остановиться, но не могла. И Дина, уже скрючившись на своём месте и обхватив голову руками, мычала от слёз.
Чёрная, непроницаемая улица, наше Здание, наша лестница, её сумка, открытая полностью, а на дне белая бечёвка, и… наша дверь с полоской света…
Дина глухо застонала, завыла, потом заорала в голос, а у меня потемнело в глазах, и крик её стал в этой темноте меркнуть.
Я долго не могла понять, что я прихожу в себя, а не просыпаюсь после сна. Это было настоящее беспамятство, потому что, когда я вспомнила случившееся, я не могла поверить, что это был не сон, и что это было недавно. Не просто недавно, а минуты две назад. Тристан сидел рядом со мной на диване в большой комнате, Зарина и Пуля успокаивали истерику Дины, Вельтон тоже был рядом с ней с моими рисунками в руках. Дверь каморки на распашку.
— Тебе лучше? — Трис одной рукой поддерживал меня под голову, а в другой руке у него был стакан с водой. — Перестань меня пугать, Гретт, почему нельзя без приключений?
— Всё хорошо.
— Голова кружится?
— Нет, — я села на диване. Мой обморочный сон проходил, и я уже стряхнула с себя ощущение длительного времени. — Ты видел рисунки?
— Нет. Что у вас там произошло?
— У неё срыв или… не знаю. Дина удавиться хотела.
Пуля что‑то шептала девушке, тоже подносила воду, но Дина отворачивалась, долго всхлипывала, а потом начала говорить — торопясь и захлёбываясь в словах:
— Не могла я! Нельзя меня никому видеть… и знакомиться не надо! Это несчастный случай был в детстве… ну, какая же я теперь? Я тогда думала — какая же я дура, куда меня занесло, как я его‑то обманываю и себя обманываю, ведь всегда знала, что крест на мне… я с таким уродством никогда… если только такого же найду, или хуже, чтоб мне не стыдно, не страшно было… а я забылась, я даже не подумала тогда, что он вдруг захочет приехать! А недавно я поняла, что не могу так жить. Всю жизнь без него. Всю жизнь в этой ненависти! Я давно решение приняла, я даже удивлялась, что мне так спокойно стало от радости, что скоро моя мука кончится… я всё приготовила, только я дома не хотела. Я свой лучший костюм одела, накрасилась, новые туфли купила. Я весь дом убрала… а здание это я знала, я недалеко живу, оно же заброшенное, никто не увидит, не появится случайно… я так решила, что мне очень спокойно стало… будто всего лишь мусор вынести нужно. Я почти, а тут вдруг полоска света от двери… и до меня дошло, что табличка, которую я видела внизу, про сожжённый мост, что это то самое. Последний шанс… попытка переступить свой ужас и всё ему рассказать, а не бросать трубку и не менять номер… будь что будет.
Она замолчала, и в агентстве снова наступила тишина. Мёртвая.
Трис поманил Пулю в сторонку, и что‑то ей тихо сказал. Потом подошёл к Дине:
— Дина, теперь вы должны прийти к нам завтра. Давайте, мы вас проводим, вы подышите свежим воздухом, успокоитесь.
— Хорошо.
— Гретт, можно я возьму твою куртку на время?
— Да, конечно.
Он накинул её на Дину, оделся сам, и Пуля тоже. Остались только мы с Вельтоном, но через несколько секунд Трис вернулся, зашёл в каморку и вышел оттуда, роясь в сумке. Достал ключи.
— Вельтон, выброси всё, пожалуйста, на помойку подальше отсюда. Я Пулю попросил остаться с ней до утра, приготовить что‑нибудь вкусное, навести беспорядка побольше… Гретт, я точно могу тебя оставить, ты в порядке?
— Иди, у меня всё нормально.
Трис ушёл, а Вельтон запихал в мусорный мешок вещи Дины.
— У неё сорок шестой размер. Нужно будет купить ей хорошее лёгкое пальтецо.
Глава 23.Взрыв
Воскресным утром мы ехали с Тристаном домой, он в одной рубашке и пиджаке, а я в его ветровке. Было достаточно холодно, и я настояла на том, чтобы поймать машину, а не ждать автобуса или тем более идти пешком. По дороге он рассказал мне, что дома у Дины Пуля сразу же взялась за дело с такой энергией, что могла перебудить всех соседей. Она попросила Дину переодеться в домашнее, а Тристан, когда уходил, выкинул в мусорку и лучшее платье, и новые туфли, потому что не хотел, чтобы девушка хоть как‑то вернулась к мысли о самоубийстве, пока идет поиск. Я согласилась с ним, что это может помочь, и пусть она походит в плохом и старом, а без куртки я перебьюсь денёк. Трис не нашёл другой верхней одежды в шкафу, а Дине ведь в чём‑то завтра нужно прийти. Пуля решила остаться с ней на всё воскресение.
