Ксения Татьмянина - Связующие нити (СИ)
— Тебе нас здесь не хватает что ли?
— Здесь работа.
— Мы всё равно целыми ночами ничего не делаем, хочешь поболтать? — Она прищурилась на мгновение. — Я только за, я с радостью…
А дальше она заговорила о моём университете, о мастерской, о том, как трудно и ответственно, наверное, учить нынешнее молодое поколение. Вернее… через несколько минут я поймала себя на том, что сама об этом говорю, а не она, а Зарина смотрит на меня внимательно и иногда кивает. Словно очнувшись, я вижу, что и сидит она как я сейчас, — сцепив пальцы на одном колене.
— И что ректор?
Я рассказывала ей о том единственном нестандартном уроке, который рискнула провести, да оборвалась на том, как ректор заглянул в класс. Я долго молчала, как в ступоре, а потом сменила положение, — села на сидушку рядом с Зариной:
— Почему фиалки, Зарина?
Она посмотрела на меня более чем удивленно и даже напряглась.
— Да какая разница, может, я совсем ничего заводить не буду, передумаю.
— А какие цветы ты любишь?
— Всякие люблю, а что?
— У тебя сегодня букет из розочек на столе, ты по настроению подбирала?
— Странная ты сегодня, Гретт. Да просто так взяла, что на глаза попалось, люблю, я же в салоне работаю.
Я долго пыталась вспомнить, называла ли я хоть раз здесь кому‑нибудь, кроме Тристана, свои любимые цветы…
— А какие я цветы люблю, угадаешь?
Зарина оглядела меня, подумав, и ответила:
— Синие.
— Да. А точнее?
— Если бы ты стояла у моего прилавка, и я бы видела, как ты смотришь на букеты, я бы тебе сказала, какие именно. Но синие — точно.
— Ты гений, ты знаешь об этом?
Она сделала жест, обозначающий "Ха! А то!", и запрокинула руки за голову, почувствовав себя чуть расслабленней, чем прежде:
— Я чувствую людей, как, и сама не знаю. Потому я и Настройщик… Так ты мне историю недорассказала, что тебе ректор — задал жару?
— Нет, вынес устное предупреждение… Зарина, а любимое блюдо у тебя есть? Любимый фильм? Ты вон сколько всяких журналов читаешь, — и про кулинарию, и про кино, тебе что‑то нравится?
— Ты чего меня пытать вздумала? — она улыбнулась, но улыбка получилась нерадостной, скрыть это не очень‑то удалось. — Мы тут дни рождения не празднуем, так что ты не для корпоративных подарков мои вкусы расследуешь. Зачем тебе?
— Мы столько работаем, а я мало о тебе знаю.
— Тоже мне, горе. Знать обо мне нечего. Не с той ноги встала сегодня?
Я сидела с ней бок о бок, и не торопилась уходить, не смотря на то, что чувствовала неуютность хозяйки. Оказывается, наш Настройщик не только с посетителями так, она всегда так — умеет разговорить хорошо подобранными словами, незаметно копирует жесты или положение, располагает к себе этим на каком‑то подсознании, и даже знает цвет любимых цветов. Уверенна, что и в своём салоне она настоящий профессионал, и никогда не сможет скомпоновать такого букета, который бы не понравился тому, кто его заказал. Зарина подражатель, чтец, ключик к другим. И при том универсальный ключик — меняющий свои бородки под каждый нужный замок.
— А мечта у тебя есть? Цель в жизни? Ты знаешь, чего ты хочешь?
— Нет, отстань.
— А любимое увлечение?
— Тристан! Забери свою жену от меня, она сегодня вредная! — Зарина засмеялась и вскочила с кресла. Журнал свой кинула на стопку других, понюхала розочку в букете и пошла к Пуле.
Трис вопросительно качнул головой в мою сторону, а я махнула рукой "не обращай внимания", и перекинулась к его столу.
— Ты помнишь, какие мои любимые цветы?
В его глазах мелькнул едва ли не испуг, самый настоящий, а правую руку он вскинул к груди, но тут же опустил.
— Не помню.
— Да шучу я, чего ты?
Утром, после того, как все мы разошлись с Вишнёвого переулка, Зарина догнала меня в конце другой улицы:
— Что‑то стало заметно, да?
Я остановилась, как вкопанная. Она всегда, все три с половиной года, как я её знаю, не была грустной. Она была задумчивой, весёлой, дурашливой, серьёзной, но грустной — никогда. И вот сейчас я впервые увидела тоску. Даже не тоску, — несчастье.
— Что у тебя случилось?
Мы стояли друг напротив друга, под тусклым, ещё не погасшим уличным фонарём, и её лицо стало казаться мне таким же — вот — вот отключат свет, и будут глубокие серые сумерки. Зарина развернулась и взяла меня под локоть:
— Пошли. Это у тебя уроки поздние, а мне на работу всегда к семи… у меня беда, Гретт.
— Какая?
— Глупая. Тупая. Не беда, а ничто.
— Скажи по порядку.
— Несколько лет назад, я стала замечать, что меня нет. Почти нет, очень немного где‑то осталось. Скоро пятый год, как я в агентстве, мне здесь хорошо. Но именно благодаря должности Настройщика я обнаружила пропажу. Это с самого детства было, — мама спросит: хочешь, запишу на танцы? И я не знала, — хочу или нет. Хочешь на музыку? Хочешь на рисование? Хочешь на море летом? Хочешь к бабушке? А я не помню теперь, было ли вообще такое, чтобы я твердо знала — да или нет. За то я чувствовала, хотят ли это другие! Мама обожала цветы, всю жизнь мечтала стать профессиональным флористом, самой не удалось, и мечта перешла на моё будущее. Нет, даже слова уговоров или намёков не было, но она была так счастлива, когда я заявила о своём желании учиться на флориста, мне‑то было всё равно, абсолютно, потому что я сама не знала, кем мне хочется быть, или кем мне не хочется быть…
Я слушала Зарину, которая стала идти со мной в ногу. Непроизвольно.
— Я понравилась парню, мы начинаем встречаться… а я не могу понять, — тот это или не тот, кто мне нужен, потому что кто мне нужен — я не знаю. Я не знаю, хочу или не хочу я создавать с ним семью, если мне замуж предложит, я не знаю, хочу ли я детей и очаг, или независимость и свободу. Я готовлю дома то, что любят есть родители, если я живу с мужчиной — я подстраиваюсь под него. Меня обожает начальница, меня обожают клиенты, я совершенство в глазах родителей и своего любовника, потому что я всегда такая, как им бы хотелось… у меня есть всё для счастья, но я не счастлива, у меня нет ни одной причины для горя, но мне очень грустно. И ладно бы я могла взбунтоваться однажды и заявить, — всё, не желаю я быть флористом! Хочу быть… я бы взбунтовалась, если бы у меня хоть раз возникло чувство ненависти к работе, и я бы поняла — не хочу. Или наоборот, возникло страстное чувство призвания к чему‑то другому, и я бы могла заявить — хочу! Что мне с этим делать? Я в растерянности. Я не знаю, кто я, не знаю своих стремлений, желаний, вкусов, пороков…
— Ты жизнерадостная и неунывающая.
