Максим Мелехов - Черная радуга
— Вчера всю ночь около деревни полыхало. Зарево можно было за версту разглядеть. Не с того ли они пепелища?
— Может, и с того.
— Спросим? — Предложил Чудин.
— Нельзя. Если кто-нибудь остановит на нас взгляд — сетка упадет, и заклятье потеряет силу. Посидим, послушаем, авось сами расскажут.
Время шло, а пришлые молчали, как рыбы. Они с жадностью набросились на еду и, расправившись с ней, попросили еще. Самый здоровый из них развязал оборки и разулся, поставив истоптанные, прохудившиеся в дороге лапти к огню.
— Видно, издалека путь держат. — Прошептал Чудин и замолчал, заметив, что их должны потревожить. К певцам направлялся заросший кучерявым рыжим волосом, похожий на медведя, мужик. Он нес наполненный до краев шкалик, балансируя, чтобы не расплескать живительную жидкость.
— Занято. — Мирно, но твердо бросил Чудин.
— Мы люди не гордые. — Запинаясь, произнес пьяница и, покачиваясь, подсел к соседям.
Пригорюнившись, мужик опустил голову и заплакал. Здоровяк протянул руку, чтобы утешить его, но второй, с огромным составным луком за спиной, перехватил его и произнес:
— Не лезь, Безымян.
Певец сдержался, едва не издав возглас удивления.
— Узнал? — Спросил Чудин.
— Имя дюже редкое. Если б ни оно, ни за что бы не подумал. Все-таки пошел геройствовать. Далеко же от дома его занесло.
За соседним столиком тот, кого назвали Безымяном, убрал руку спутника и дотронулся до горемыки:
— Чего печалишься? Может, помощь нужна?
Пьяница оторвал голову от стола и угрюмо произнес:
— За свою глупость тужу. Заработал алтын, купил себе полуштоф вина. Выпил зараз — ничего. Купил косушку, — все не пьян. Выпил еще шкалик — и опьянел. Зачем покупал полуштоф и косушку? Лучше б сразу купил шкалик, — с него б меня и так разобрало.
— Да, брат. — Протянул полянин и покрутил пальцем у виска.
— Чего плачешь-то? — Вступил в разговор стрелок. — Денег что ли жалко?
— Не то, чтобы жалко. Просто обидно. Было б у меня их, как у соседа, тогда бы пил — не тужил. Тратит соседушка деньги почем зря. Сегодня мне алтын подарил за то, что я ему бражки принес. Самому идти лень. Гость приехал, говорит, издалека добирался. Врет.
— Соседа твоего, случаем, ни Никодим зовут? — Спросил Безымян.
— Никодим, а ты откуда знаешь?
— Слышал раньше. Так что, баба у него скоро разродится?
— Так ведь он не женат, бобылем живет.
Степан хохотнул.
— Жадность твоего Карпа обуяла. Пожалел нас на ночлег пристроить.
— Сам в голову не возьму, зачем врать было. — Озадаченно протянул полянин. — Странный он человек все-таки.
Стрелок перестал смеяться.
— Постой, — сказал Безымян, — может, это не тот Никодим?
— Тот. — Кивнул мужик. — Один он у нас, Никодим, на всю деревню.
— Тогда я ничего не понимаю. — Прошептал полянин и, помрачнев, замолчал.
— Извини, если обидел. — Допив свой шкалик, проговорил пьяница. — Пойду я, пожалуй, поздно уже. Еще жена пилить начнет.
— Нам тоже пора. — Поднимаясь, отозвался стрелок. — Попробую договориться насчет ночлега.
Он подошел к хозяину и принялся что-то доказывать ему, оживленно размахивая руками. Закончив, он вернулся обратно и мрачно произнес:
— Вот сволочь. Говорит мест нет. Сразу видно, врет. Боится, что и его корчму запалим.
— Откуда он узнал? — Затаив дыхание, спросил Арпашка.
— Зарево видел. А от нас дымом за версту разит.
— Просушились и то хорошо, — успокоил друзей полянин.
Он встал и, обув лапти, двинулся к выходу. В зале зашумели. Безымян обернулся, пытаясь определить причину, и столкнулся со стариком. Певец выронил гусли.
— Извини, дедушка. — Попросил Безымян и поднял инструмент.
— Ты чего, внучок, уходить собрался? Даже песен моих не послушаешь? — Прохрипел гусляр.
— Послушаю. Все равно спешить некуда.
Безымян вернулся на свое место и сел рядом со Степаном и Арпашкой. Народ заполнил все свободные лавки, а кому не хватило места, расположились вдоль стен. Певцу вынесли скамью и установили ее посреди зала. Дед крякнул и сел, пристраивая у себя на коленях громадные, скрепленные стальными скобами гусли.
— Послушаем, что старый ворон нам расскажет. — Прошептал Ратибору Чудин. Герой кивнул, призывая к тишине.
Певец тронул струнки и размеренно начал сказ. Безымяну его речь была в диковинку. Старик вещал о том, что в стародавние времена Боги сбросили на землю меч, обладающий огромной колдовской силой. И не стало на белом свете оружия крепче и прочнее. Древние герои перековали меч в три вещи: топор, ярмо и орало. Стали эти колдовские вещи, притворяясь под обычные, служить людям праведным и наказывать неправедных. Но мало кто знает, что из остатков чудо-железа вытянули волшебные струны. Гусли с этими струнками стали зваться самогудами. Так бы и скитались они по свету, для праздности изготовленные, но вскоре после этого произошло великое разделение власти. Князья стали управлять людскими телами. Волхвы — умами. А самогуды — душами. И выходит, что обладатель тех гуслей посильней, чем все волхвы и князья, будет. Оттого Белобог и Чернобог за самогудами с тех времен и охотятся. Сцепились не на шутку. Бьются уже три тысячи лет, никак те гусли найти не могут. Каждому они нужны. Простому народу до этой борьбы вроде, как и дела нет. Только, от того, в чьи руки попадут самогуды, будет зависеть — жить на белом свете людям, или нет.
Старец притих, словно намеривался сказать самое важное и, выдержав паузу, продолжил:
— Слышал я от надежных людей, что у князя Киевского — Владимира самогуды спрятаны. Вот он с их помощью русскими душами и крутит, как хочет.
Ратибор не выдержал и треснул кулаком по столу:
— Брехня!
Певец осекся и оглянулся в поисках наглеца, но герой уже взял себя в руки. Люди загалдели. Безымян попытался рассмотреть человека, перебившего рассказчика, но это ему не удалось. Посетитель сидел перед ним, но взгляд соскальзывал, не задерживаясь на лице, будто не за что было зацепиться. Полянин напрягся, и словно пелена с глаз упала. Перед ним сидел старик — певец. Один из тех двух, что заходили в деревню Безымяна и скрылись в лесу, даже не попрощавшись.
— Что ж ты, дедушка, на своего соратника напраслину наводишь? — С укоризной проговорил он, разглядывая Ратибора.
Герой вздрогнул и, опустив голову, потянул Чудина за одежду.
— Пойдем отсюда.
— Подожди, — отмахнулся тот, уставившись на полянина. — Сейчас нельзя.
Рука Чудина опустилась в длинную узкую суму и нащупала рукоять меча, оставаясь пока внутри. Но Безымян и не думал завязываться. Удивляясь странному поведению почтенных старцев, он поднялся первым и вышел на улицу. Когда полянин повернулся и двинулся к выходу, Чудин отпустил оружие и облегченно вздохнул.
