Ольга Романовская - Песочные часы
— Спасибо, хозяин.
Я ещё раз потянулась к его руке. Он отдёрнул её и приложил пальцы к моему лбу.
— На кухню, пить отвар, а то твоё воспаление лёгких мне дорого встанет. И, запомни, это последний проступок, который я тебе прощу, — ледяным тоном добавил норн, направляясь к вольеру с драконами.
Все разом потеряли ко мне интерес, оставив стоять на коленях.
Превозмогая боль, я встала и побрела к кухне.
Служанки во главе со Снель выразительно косились на меня, показывали пальцем — мол, знай своё место, тварь подзаборная. Теперь я знала и понимала, чего на самом деле стоит моя жизнь.
Ко мне подбежала хыра с домашними туфлями и шерстяным платком. Опустилась на колени и обула. Платок я накинула сама и с трудом добрела до стола. Сесть даже не попыталась.
— Госпожа пьёт рашит[2]?
Я — госпожа? Я такая же рабыня, как она.
И что такое «рашит»?
Не дождавшись ответа, хыра достала с полки графин с мутной жидкостью соломенного цвета, налила полстакана и протянула мне.
Горло обожгло, но я мужественно проглотила рашит. Крепкий! Слишком крепкий для меня, которая пьянела и от вина.
С большим трудом, но я осилила всю порцию. Голова стала тяжёлой и кружилась. Горло саднило, озноб волнами гулял по телу.
Кутаясь в тёплый платок, придерживаясь за стол руками, я раскачивалась из стороны в сторону, стараясь не думать о боли.
Какая-то служанка, не глядя на меня, поставила на стол флакон тёмного стекла и ушла. Я взглянула на этикетку — кажется, травяной настой, я всё ещё плохо читала по-ангерски.
— Выпейте, госпожа, вам станет легче, — услужливая хыра налила мне кружку горячего молока. — Двадцать капель, госпожа, госпожа Сара сказала, этого будет достаточно.
Я покорно выпила, а потом позволила проводить себя в комнату и раздеть.
Хыра нагрела воды, осторожно смыла с меня грязь и кровь, перебинтовала.
Кое-как свыкнувшись с болью, я заснула.
Продержав меня в замке чуть больше года и уверившись, что я присмирела и не предпринимаю попыток к бегству, норн решил перевести меня в свой городской дом. По долгу службы он должен был регулярно появляться в столице, а это доставляло неудобства: полеты над Гридором были запрещены, так что приходилось добираться туда на перекладных: сначала на Раше, а потом на лошади.
Носилась по замку, как заведённая: казалось, хозяин собирался взять с собой всю обстановку. Но он ограничился малым: одеждой, несколькими ящиками личных вещей, сундуком (что в нём, я не знала) и собственно мной.
Багаж отправили вместе со слугами на низших драконах, мы же налегке летели на Раше.
Дракона, похоже, сообщение о столь дальней поездке не обрадовало. Я так и не поняла, что он сказал, зато взгляд оценила. У них с хозяином вышла небольшая перепалка, закончившаяся победой норна.
Фыркая огнём, Раш позволил оседлать себя и покорно преклонил колени.
Летать было всё ещё страшно, но я честно пыталась бороться с постыдной слабостью, убеждая себя любоваться пейзажами внизу. Видимо, не слишком убедительно, потому что хозяин пригнул мою голову к себе на колени. В этот раз я не возражала, рассудив, что так и впрямь будет лучше.
Мы приземлились милях в пяти от города, на околице какой-то крупной деревушки. На местном постоялом дворе нас уже ждали лошади. Вернее, не нас, а норна.
Хозяин изъявил желание перекусить, я покорно поплелась вслед за ним. После полёта кусок не лез в горло. При мысли о еде хотелось поскорее юркнуть в ближайшие кусты, чтобы прилюдно не опозориться.
Первое, на что я обратила внимание, вслед за хозяином войдя в трактир, — девушка-подросток у стойки. Она сидела на полу у ног бородатого мужчины, не мигая, глядя перед собой. Щупленькая, в большом для неё овечьем полушубке. Торчащая из-под него серая ткань говорила о роде её занятий.
Сколько ей? Пятнадцать?
Взгляд потухший, на ногах — синяки.
Я поспешно отвела глаза, чтобы не расплакаться. Мне было её жаль. Стать торхой, наложницей совершенно чужого и неприятного тебе человека, ещё не выйдя из детского возраста! Животные, скоты!
А норну всё равно, его рука то и дело невзначай тискает её несформировавшуюся грудь, наполовину открытую распущенной шнуровкой. Вот он что-то сказал трактирщику, тот кинул ему ключи. Норн пнул торху, и она покорно встала, последовав за ним наверх.
Их не было минут двадцать, потом ангерец вернулся, похабно улыбаясь и поправляя пояс.
«Подонок!», — сама того не заметив, вслух пробормотала я, отвернувшись к окну.
Гнусный выродок, он же спит с малолетней! А ангерские законы этому потворствуют. Насколько я понмню, торхами можно делать девочек с пятнадцати лет. О хырах лучше не думать, тут возрастных ограничений для сношений вовсе нет.
— Тебе что-то не нравится, Лей?
Я вздрогнула, услышав голос хозяина. Ну вот, опять оскорбила норна, опять не сдержалась!
— Лей, кого ты назвала подонком?
Шоан, в кого у него такой слух?! Тут же шумно, слово легко затеряется в гуле голосов — а он услышал.
— Это были просто мысли вслух, хозяин, — как можно смиреннее ответила я.
— Интересные мысли. Так кого? Меня?
Я в ужасе подняла на него глаза и замотала головой.
Хозяин усмехнулся и провёл рукой по моей щеке:
— Это не может не радовать. Я надеюсь, что у нас будут хорошие, доверительные отношения. Так кто же не понравился моей Лей?
— Я совершила непозволительную ошибку, хозяин, я не имела права…
— Кого-то из авердов? Уж не бородатого норна у стойки?
Что я могла ответить? Только промолчать, ожидая, каково же будет наказание за болтливый язык.
— Из-за девочки, да? Не спорю, на вид ей не больше четырнадцати дашь, но торговцы всё тщательно проверили, а до них интенданты. Люди разные, Лей, некоторым нравится спать с детьми. Я не понимаю прелести этого занятия: ни доставить, ни получить удовольствия такая торха не может. Родить тоже. Если всё же выносит и не умрёт, то, скорее всего, к дальнейшему деторождению станет не способна. Ни груди, ни попы нет, да и лечь на такую страшно: того и гляди, что-то повредишь. Вот ты была в самом лучшем возрасте: уже сформировалась, начала задумываться о мужчинах, но отдать себя кому-то не успела, — он сделал паузу, внимательно посмотрев на меня. — Чего ты ждёшь, Зеленоглазка, что сжалась в комок? — его рука взъерошила мне волосы. — Я не стану тебя наказывать, потому что, по сути, ты права. Да и никто тебя, кроме меня, не слышал. Ты точно есть не будешь? Хоть воды выпей.
Воды мне тоже не хотелось, хотелось прилечь и закрыть глаза. Что я, немного подумав, и проделала. Не без участия хозяина, перетащившего меня на колени. Похоже, ему было приятное подобное проявление нежности, я ведь его совсем не баловала.
