Цикл аномалии (ЛП) - Форд Ша
— Какая поразительно ужасная фраза.
— Воробей… — динамики Фрэнка работали так низко, что я едва слышала его голос. — Думаю, будет лучше, если ты покинешь нас сейчас. Вернись к своей работе. Я отправлю Шарли обратно в комнату, как только перенастрою ее микрочип, — добавил он после минутной паузы.
— Хорошо, — буркнула Воробей. Я не слышала, как она ушла — по-видимому, она громко двигалась, только когда была расстроена, — но я слышала, как дверь со свистом закрылась за ней.
Вскоре после ее ухода Фрэнк сообщил мне очень плохие новости:
— Мне придется сделать надрез у основания твоего черепа…
— Нет, черт возьми, не надо!
— Боюсь, это единственный способ…
— Ты не разрежешь мне голову!
Что-то ущипнуло меня за шею за полсекунды до того, как я попыталась слезть со стола… и я вообще не могла двигаться. Я говорила себе двигаться, встать и бежать к двери. Но мое тело было кашей.
Это текло по моим венам в тот день, когда я впервые встретила Говарда. Я помнила, как беспомощно лежала на больничной койке, когда смотрела, как Говард склонился надо мной, сжимая в руке свежую Перезагрузку. Я помнила, как слышала, как мое сердце завывало в мониторе, когда он воткнул иглу мне в шею — и оставил ее там почти на целых три секунды, прежде чем вонзить ее глубже.
Я снова ощущала себя ребенком, парализованным и беспомощным. Целый мир боли висел над моей головой.
Фрэнк собирался разорвать меня на части, и я ничего не могла сделать, кроме как умолять.
— Пожалуйста, пожалуйста, не убивай меня.
— Я не убью тебя, Шарли. За три столетия опыта работы я потерял только одного пациента.
— Да? — это заставляло меня меньше паниковать, я услышала шансы. — А что случилось с пациентом, которого ты потерял?
— Его труп был кремирован в местном похоронном бюро по его последней просьбе…
— Нет, я имею в виду, почему ты его потерял?
— Он управлял автомобилем и не пристегнул ремни безопасности, — сказал Фрэнк, его голос звучал надо мной. — Его автомобиль попал в аварию на опасном участке дороги 917, и от силы удара его выбросило через лобовое стекло. Он рухнул на забор из колючей проволоки — и эффект, как вы понимаете, мало чем отличался от эффекта ножа в масле. Прошу прощения, если это сравнение слишком устарело, — добавил Фрэнк. — У меня было всего несколько стандартных разговорных выражений, и мне не хватало полномочий для выполнения собственных обновлений…
— Нет, я поняла, — быстро сказала я. Наконец-то он мог рассказать мне что-то интересное, и я не хотела, чтобы он отвлекался на свои проблемы с ботами. — Значит, парня разрезало пополам, да?
— От передней части живота до позвоночника, да. Я провел операцию, которая потребовала многочисленных прижиганий и сложной схемы наложения швов. Но он скончался от травмы прежде, чем я успел закончить. Можно много говорить о желании сознания остаться внутри тела после такого инцидента, — тихо говорил Фрэнк. — Некоторым людям не хватает этой воли. Но твоя воля сильнее, чем у большинства.
Все во мне сжалось, я ощущала, как менялась комната. Стол тонул. Он гудел, когда его ножки согнулись, опуская его к талии Фрэнка. Его туловище шипело, когда он наклонился надо мной, как шипели конечности экзокостюмов, когда они сжимались и теряли напряжение. При воспоминании об экзо — что они сделали с наемниками с Севера, что они сделали со мной — меня снова начало мутить.
— Твой дискомфорт резко регистрируется моими сенсорами. Я бы хотел, чтобы ты доверяла мне, Шарли.
— И я хотела бы иметь возможность видеть, но ничего не поделать.
Фрэнк ничего не сказал в ответ. Мои уши горели от напряжения ради каждого звука. Я слышала другие звуки, другие предметы в комнате подстраивались по молчаливой команде Фрэнка. Я не знала, что это были за штуки и зачем ему было так много всего. Затем я уловила звук, который я узнала.
Это был высокий жужжащий звук. Песня тысячи крошечных зубьев пилы, превращающихся в размытое пятно. Я уже слышала этот звук однажды, на краткую секунду, когда смотрела, как сплетение хромированных роботизированных рук разорвало череп Ральфа и вытащило из него сероватое месиво. Я слышала этот звук почти каждый раз, когда пыталась заснуть.
Я закричала. Звук не достиг моих ушей, но я чувствовала знакомую боль и напряжение в горле, когда оно расширилось до предела, освобождая место для нечестивого шума, разрывающего мои легкие.
Фрэнк разговаривал со мной. Где-то в отдаленном уголке сознания я слышала урчание его динамиков. Но я не могла разобрать, что он говорил.
Я просто кричала и кричала.
Я кричала, наверное, секунд тридцать после того, как шум пилы прекратился — просто потому, что в этих криках было так много ужаса, что я не могла остановить их, пока они не закончились. Это было все равно, что пытаться помешать мусоровозу скатиться с холма.
— Ах. Вот в чем проблема.
Голос Фрэнка доносился издалека. Влага покрыла мои щеки и щипала глаза; мои слова просачивались между рыданиями:
— Что … проблема?
— У тебя опухоль в затылочной доле. Эта опухоль блокирует датчики, которые жизненно важны для зрения.
— Я не понимаю.
— Ты вообще знакома с анатомией мозга?
Мозг.
Вот. Это слово я не могла вспомнить, как только кошмары овладевали мной. Я впилась в него, позволяя ему прокручиваться в моей голове снова и снова. Может, если я достаточно подумаю об этом слове, я его не забуду.
Мозг.
— Человеческий мозг служит той же цели, что и материнская плата компьютера…
— Я не знаю, что это за чертовщина.
— Микрочип юнита?
— Нет.
— Автомобильный двигатель?
— Ох, ладно. Ага. Я знаю о двигателях.
— Тогда ты должна понимать, что двигатель — это эпицентр функционирования транспортного средства. Мало того, что оно было бы неподвижным без своего двигателя, но каждая внутренняя часть этого двигателя управляет другой внешней функцией.
— Например, когда нажимаешь на газ, он ускоряется.
— В яблочко. Твой мозг — твой двигатель, Шарли. Это внутренний эпицентр всех твоих внешних функций. И очень темпераментный. Что-то едва ли два миллиметра в диаметре может стать источником катастрофической неисправности.
Я быстро запуталась. Я до сих пор не понимала, что такое опухоль и как из-за нее я могла ослепнуть. Я уже собиралась попросить Фрэнка объяснить все это еще раз, когда мои глаза вспыхнули краской.
Это было как включить телевизор в кромешной тьме: я так привыкла к темноте, что внезапный свет показался мне слишком сильным. Я захлопнула глаза и впускала мир сквозь щели век, привыкая к цвету.
— Вот так. Опухоль успешно удалили. Хочешь посмотреть, как я провожу биопсию?
— Конечно, — сказала я, хотя понятия не имела, о чем он говорил. Я просто так радовалась, что могла смотреть что-то, что я не удивилась этому.
Комната по-прежнему была размыта. Это напоминало мне о том, как выглядели вещи, когда вода попадала в глаза: несколько четких пятен, затемненных искажающими волнами влаги. Когда я моргнула, волны разгладились на моих зрачках. Скоро я снова смогу видеть.
Мое сердце разрывалось от воспоминаний о другой комнате, подобной этой. Комнате, выкрашенной в белый цвет, с экранами и приборами. Металлический стол, как этот. Знакомое, пугающее присутствие наклонного бетонного пола…
— Постарайся расслабиться, — сказал Фрэнк позади меня. — Твои болевые рецепторы полностью заблокированы. Ты не должна чувствовать никакого дискомфорта.
Меня беспокоила не боль. Я ничего не чувствовала. Я не ощущала, что Фрэнк делал со мной. Хуже всего, я не могла даже поднять руку, чтобы защитить себя.
Приглушенный звук поднял мой взгляд. Я смотрела, как маленький экран, прикрепленный к стене механической рукой, опускался на мое лицо. Рука направила экран в нужное положение и наклонила его, чтобы он идеально совпадал с моим зрением. Через мгновение он загорелся со щелчком.
У меня сжался желудок, когда я увидела изображение на экране: комковатая серая масса с яростной сеткой черных прожилок, извивающихся по ее поверхности. Похоже было на какой-то грибок с кровавыми корнями. И это определенно напоминало кусок чего-то, что вот-вот вылетит из черепа.
