Сергей Игнатьев - Голова-мяч, «цветочники» и зомби
— А чё, правда, что у вас там лосиная кавалерия всё еще в ходу, в Питбурге вашем? — смеется Кефир. — Вместо самоходок или дирижаблей, как у нас?
— В Архаровске, — поправляю я. — Лосиная кавалерия в Архаровске. Это крайний север, и там снега, поэтому… В общем, неважно… И я не из Питбурга, я же говорил. Я тут, в Яре, родился. Это я потом уже, в шестнадцать, уехал в универ поступать…
— Ну-ну, — бурчит Кефир, не слушая. — На лосях, значит, гоняете!
Мы топаем по тротуару Цветочной улицы. Мимо, пыхтя и выпуская клубы пара, проезжают механисты. Семенят, шелестя подолами, дамы под зонтиками. Проходят, постукивая тростями и чинно приподнимая котелки и цилиндры при встрече с дамами, вежливые господа.
Поверх черной «оливки» на Кефире — светлое пальто от «А. Милна», на затылке шляпа — немного помятая, но в целом он не особо выделяется из толпы.
— Дресс-код строгий! — ухмыляется Кефир. — На кежуале лазаем с парнями, врубаешься?
Я не сказать чтоб врубаюсь.
Мой наряд, если верить Кефиру, прямо-таки кричит: мол, я мальчик-одуванчик, тихий и приличный, меня вот только что выгнали из Питбурского универа, и теперь я ищу столичных приключений.
Пробегает мимо мальчишка-газетчик, проезжают самоходные экипажи и двухэтажные рейсовые омнибусы. Мы доходим до конца улицы, и тут Кефир останавливается.
— Ну, вот что, сынок! — говорит он, хотя мы ровесники. — Рад был с тобой поболтать и всякое такое, но тут наши пути расходятся.
— Но твой брат сказал…
— Да забей, что сказал тебе этот зануда! Отдыхай, знакомься с городом, а у меня тут есть кое-какие дела еще.
Далее происходит заминка, потому что Кефиру явно нужные «красненькие», которые выдал его братец. Неожиданно для самого себя я принимаюсь с ним спорить. Тон у него, надо сказать, довольно агрессивный. В какой-то момент он срывается, хватает меня за шкирку и говорит:
— Чувак, да ты, похоже, не въезжаешь: у меня сегодня гребаный хедбол! Я тороплюсь! Ну, живо давай сюда гребаные филки!
К нам подходит, поигрывая дубинкой, плечистый полицейский.
— У тебя с ним какие-то проблемы, паренек? — адресуется он ко мне, дубинкой оттирая на сторону примолкшего Кефира.
— Никаких проблем, офицер, — говорю я. — Это мой кузен. Так, поспорили слегка…
Полицейский щурится, внимательно смотрит на меня, потом на Кефира. Пробурчав себе под нос что-то про «долбаную молодежь», отчаливает.
Кефир, хмыкнув, качает головой:
— Ну что мне с тобой делать, а? Ты, похоже, упертый парень, прям как мой брательник.
— Между прочим, всегда мечтал посмотреть на этот хедбол.
Кефир скалит белые зубы:
— У вас там, в Корюле, хоть в курсе, как играют в него?
Надоело объяснять ему, что я из Яра. Вздохнув, пожимаю плечами:
— Шесть на шесть, двое ворот… Всякие препятствия. Руками играть нельзя, надо донести до ворот, ну то есть допинать… резиновый шар, вроде того?
Кефир хохочет в голос.
— Чува-а-ак, да ты и впрямь не рубишь! Я даже завидую тебе, по-хорошему. Тебе предстоит открыть целый гребаный мир! Ха-ха-ха, шар, вы его послушайте… Какой еще, нахрен, шар?! Это хедбол, братец! В хедбол играют отрубленной головой.
* * *Бар называется «Варипаска», на логотипе, составленном из неоновых трубок, — силуэт костяка Т-вари с рогатым оскаленным черепом, верхом на котором сидит грудастая девица в сапогах и шляпе. Типичная композиция в стиле позднего агромакабра.
— Ты, главное, лишнего не болтай и держись меня, понял? — кидает Кефир и тянет на себя тяжелую дверь.
Публика внутри пестрая. В основном молодые парни — короткие стрижки, кепки-таблетки, итхинская красно-желто-зеленая «клетка», темные куртки на манер рубберовских цеппелинщиков, армейские брюки хаки…
Кефир знакомит меня со своей компанией, в сутолоке бара, в клубах табачного дыма, под звон кружек, я запоминаю только нескольких.
Здоровяк Грум, поперек себя шире, в руках бутылка матэ-коки:
— Никакого алкоголя, я — спортсмен!
Кудрявый крепыш Пузо, сразу начавший расспрашивать про питбургских девчонок. Будто там они какие-то особенные, не такие, как столичные.
Весельчак Енот. На взъерошенную голову нахлобучена адриумская каска — с облупленным имперским орлом, с шишаком. Только что вернулся с парой других парней с раскопок на Вилицкой дуге, промышляют по антиквариату.
А вот носатый Дрозд, со спутанной челкой, в застегнутой под горло серой «оливке», явно сразу меня невзлюбил. Посылает взгляды из серии: «Не знаю, откуда ты взялся, парень, но ты мне не нравишься!»
Все стены завешаны атрибутикой хедбольного клуба «Каян-Булатовские Яркони». Отовсюду скалят страшные морды, отдаленно похожие на лошадиные, собственно яркони. Модифицированные в Т-конюшнях (прошедшие через «варку») существа, штатная боевая единица ладийской кавалерии (механизму производства Т-варей у нас в универе был посвящен отдельный курс) — на восьминогой ходовой части, с вместительной угольной топкой и веером механощупалец.
Пивные кружки раз за разом сходятся над столами, звеня краями и плеская пеной. Мы переходим с пива на водку, и вот уже Кефир, набросив на плечи широкий черно-красный шарф, влезает на стол. Вытягивает вверх кулак с выставленным указательным пальцем и начинает петь, растягивая гласные:
— Прячется моя форту-у-уна, где ее искать — не зна-а-аю…
Весь бар вскакивает с мест и подпевает ему так, что дрожат оконные стекла:
— СОТНИ ПУЗЫРЕЙ ВОЗДУШНЫ-Ы-ЫХ Я СНОВА В НЕБО ВЫДУВА-А-АЮ!
— Яр-ко-ни! — ревет бар, и все как один колотят в ладоши.
— Яр-ко-ни! — и снова серия оглушительных хлопков.
— Яр-ко-ни! — и свист, и улюлюканье, и дикие вопли.
* * *Мой первый хедбольный матч: «Яркони» — славоярский «Мортинджин».
Опьянение подстегивает любопытство, я донимаю Кефира расспросами. Он поясняет скупо и неохотно, предпочитая от меня отмахиваться, как от мухи, — сам весь в предстоящей игре.
Миновав полицейское оцепление, мы вливаемся в поток зрителей, который затягивают циклопические ворота Каян-Булатовского стадиона. Поднимаемся на сектор трибун, который пестреет черно-красными флагами; доносятся обрывки песен, пьяные голоса распевают стишки-кричалки.
— Вот виповские трибуны, — машет рукой Кефир. — Сегодня почти пусто, но обычно там заседают всякие знаменитости, миллионщики, некрократия… А вон там — гребаные журналисты. Этих гадов я вообще не перевариваю…
Я вовремя прикусываю язык, чтоб не спросить почему.
Кефир продолжает:
— А вон там, прям напротив, — славояры. Гляди, как беснуются! Наш противник, смекаешь? Не самые заклятые вражины, но всё же недолюбливаем друг друга… Отсюда их неважно видно, но лучше тебе, приятель, и не видеть этих ребят вблизи. Настоящие звери! У себя на славоярщине бегают по лесам голышом, шерстью с ног до головы заросли, как медведи настоящие, и весь словарный запас на четыре слова: «ололо», «ар-р-р», «ы-ы-ы» и «вотка».
