Генри Каттнер - Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности
– Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие приборы? – он махнул рукой в сторону ружья. – Как же оно работает? – спросил он ни с того ни с сего.
– Да не знаю я… Смастерили, и дело с концом. Послушайте, прохвессор. Если на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой беде. Так говорит дедуля.
Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
– Что ж, допустим… А ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
– Не будет комиссии?
– Посмотрим.
– Нет, сэр. Не стану…
Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
– Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше местопребывание в тайне.
– А я-то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
– А-а, да, – спохватился Гэлбрейт. – Естественно, знают. Но про вас там ничего не известно.
Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда дедуля стер бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считаться. Поэтому я сказал: «ладно уж» – и кивнул.
Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги поплыли перед глазами. А он распалялся все больше и больше.
– Сколько лет твоему дедушке?
– Понятия не имею.
– Гомункулы, хм… Говоришь, он когда-то был рудокопом?
– Да не он, его отец, – сказал я. – На оловянных копях в Англии. Только дедуля говорит, что в то время она называлась Британия. На них тогда еще навели колдовскую чуму. Пришлось звать лекарей… друнов? Друдов?
– Друидов?
– Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем, рудокопы мерли как мухи по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
– А что за чума?
Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвессор страшно разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о радиоактивном излучении. Ужас какую околесицу он нес.
– Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! – говорит, а у самого глаза и зубы разгорелись. – Твой дед родился мутантом! Гены и хромосомы перестроились в новую комбинацию. Да ведь вы, наверно, сверхлюди!
– Нет уж, – возразил я. – Мы Хогбены. Только и всего.
– Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья… э-э… со странностями?
– Эй, легче на поворотах! – пригрозил я.
– В смысле – все ли умеют летать?
– Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля у нас – золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
– Защитная маскировка, – подхватил Гэлбрейт. – На фоне косной социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче. В современном цивилизованном обществе вам было бы также трудно утаиться, как шилу в мешке. А здесь, в глуши, вы практически невидимы.
– Только папуля, – уточнил я.
– О боже, – вздохнул он. – Скрывать такие невероятные природные способности… Представляете, что вы могли бы совершить?
Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понравился его взгляд.
– Чудеса, – повторял он. – Все равно что лампу Алладина найти.
– Хорошо бы вы от нас отвязались, – говорю. – Вы и ваша комиссия.
– Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле – поможешь мне. Согласен?
– Не-а, – ответил я.
– Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, – сказал он злорадно.
Я призадумался.
– Ну, сказал я наконец, – чего вы хотите?
– Еще не знаю, – медленно проговорил он. – Я еще не полностью охватил перспективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я такое выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору – вовсе глупо. Вот я и подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил, почему я скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка сработает как надо.
Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и заметил меня.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Тут было что-то неладно, – соврал я. – Не иначе как вы тут мудрили с батарейками. Вот сейчас испытайте.
– Здесь? – возмутился он. – Я не хочу возмещать убытки. Испытывать надо в безопасных условиях.
– Видите вон там, на крыше, флюгер? – я показал пальцем. – Никто не пострадает, если мы в него прицелимся. Можете испытывать не отходя от окна.
– Это… Это не опасно? – ясно было, что у него руки чешутся испытать ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко вздохнул, подошел к окну и неумело взялся за приклад.
Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то его давно приметил – он сидел на скамье возле продуктовой лавки через дорогу.
Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, целясь в флюгер на крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздался ужасающий грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое столпотворение, что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.
Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я и сделал.
Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати. А с шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники наготове; он отвел душу, изругав прохвессора последними словами.
– Я вас видел! – орал он. – Вы, столичные, думаете, что вам здесь все сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
– Сонк! – вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он, конечно, увидеть не мог.
Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрелял из ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а я, неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти все прижимали руки к щекам.
Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
– Я все видел! – оборвал его Эбернати. – Вы прицелились из окна – и тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз сказать, будто вы не понимаете!
Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что Гэлбрейт – ученый. Так вот, получился скандал, люди доискались, кто виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать Гэлбрейта.
Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку. На улицу вышел пастор посмотреть церковные окна – они его озадачили. Стекла были разноцветные, и пастор никак не мог понять, с чего это они вдруг расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных стеклах есть золото – его добавляют, чтобы получить красный тон.
В конце концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было видеть. Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
– Все Сонк Хогбен, – повторял прохвессор. – Поверьте, это он перестроил проектор!
