Татьяна Мудрая - Беловежский дуб
Узорная камка окончательно сползла с плеч и раскинулась по лугу самобранкой.
Далеко впереди зажглось зарево, поплыло низко над землёю вместе с дивным пеньем — и прямо к ним.
Кругленький, низкорослый старикан — весь в белом и коричневый брыль на голове — был точь-в-точь похож на осанистый гриб-дубовик. На сгибе руки он нёс корзину, плетённую из лыка, вот из неё-то и полыхало на всю округу. Улыбаясь, он сунул руку прямо в огонь и бросил на полотно диковинный цвет, похожий сразу на восточный мак и рыжую королевскую лилию.
И ушёл, тихо напевая себе под нос.
— Папараць-кветка, — прошептала пани Эльжбета. Её руки сами тянулись к волшебному цветку, но душа робела.
— Чего стоишь — мигом режь руку да папоротник в неё вживляй! — воскликнул кот. — Все клады твоими станут.
— Какие-такие клады? Пан Ромуальд, возьмите на счастье, — робко прошептала Эли.
— Оно и так у меня есть, — проговорил он почти так же тихо, поднимая цветок.
И после минутной паузы:
— Когда женатый любит замужнюю, это режет острей ножа и обжигает пуще пламени.
Повернул её правую руку ладонью вверх и крепко поцеловал.
А потом приложил папоротник к следу своих губ и крепко стиснул вокруг него кулачок.
Пани только ахнула — от боли или радости? Огонь то был, похожий на раскалённое злато, или рана от стрелы, прошедшей насквозь сердце?
А когда разжала пальцы, ничего не было: ни пореза, ни ожога, ни самого цветка. Ни даже той красы на поляне.
— Теперь золото будет литься прямо с кончика вашего пера, милая пани, — сказал Ромуальд. — Не только из уст.
— А вы?
— Понимаете, я тут много передумал, пока ехал с вами бок о бок. Когда меня позвали участвовать в скороспелом восстании и возглавить отряд, обречённый на то, чтобы его разбили, я колебался, прежде чем дать согласие. Успешный царский офицер, сделавший карьеру в Венгрии и на Крымской войне. Вдовец, потерявший в придачу к любимой жене еще и младших детей. Молодожён, который взял в дом благородную няньку для своих старших. Это узы и путы, дорогая пани. И горечь поражения — тоже узы и путы. Но сейчас они окончательно сброшены.
Он помедлил.
— Вы хотели перевезти меня через границу, чтобы я спасся. Но в уме я держал иное — на той стороне мне предложили власть. Фактически — военного диктатора. Сами панове Ярослав Домбровский и Константин Калиновский предложили.[4] Я было отказался — но теперь… теперь попробую. Можно свести воедино все подпольные группы. Договориться с крестьянами лучше, чем это было сделано здесь. Превратить Жонд Народовый в сильную регулярную армию. Обратиться за помощью к французам и Гарибальди. Я не буду камнем на пшеничном поле — что бы ни настало дальше. Победа или…
— Та монета, — тихо сказала пани.
— Античный рок, — он усмехнулся в ответ. — Скрещенье и свершенье судеб. Знаете, что я понял вот прямо здесь? Не всякая победа выражена во внешних знаках. Не вся слава достается победителям: нередко лучшей ее частью завладевают побеждённые.
— Готово, пан и пани! — послышался голос. — Выволокли коняки карету на сухое место, благо и дождить перестало, и землица насквозь прогрелась.
— Поедемте, пане Ромуальд, — она взяла его под локоть, но руку ее учтиво отстранили.
— Нет. Я очень кстати вспомнил, что приказал моим людям при отступлении: укрыться в глубине пущи и пробираться в Польшу поодиночке. Наверняка есть такие, кто ждёт меня в каком — нибудь из здешних сёл. Вот они и будут моими спутниками.
«Да, спутники у тебя всяко будут», — прошелестел дуб, заботливо укрывая вужалок в своей кроне.
— Прощайте, пани, — Траугутт повернулся и пошагал в глубину леса молодым, упругим шагом.
Кот и женщина долго смотрели ему вслед.
— За это придётся много заплатить, ох, много! — сказал тот. — И ему, и тебе, пани. Его подвесят за шею, да и ты неведомо каким чудом в живых останешься. Постылого мужа за твою вину сошлют в дальние края, туда же загонят и любимого братца. Разорённую усадьбу потеряешь, каплицу едва с земли не сотрут, где ты будущего пана диктатора от ищеек прятала. Но вернёшься под родной, отчий кров, где о твоем рождении первый в году соловей возвестил, и там проживёшь остатние годы. По всему здешнему краю курганы с крестами станут, как после Чёрной Смерти, а под каким из них твой коханый закопан — так и не узнают вовеки. Одна Слава о нём и братьях его возглашать будет во все страны.
— Пусть будет, — проговорила она с упрямством. — Пускай сбудется. И хорошее, и дурное вровень.
— Ох, негоже так, — кот повертел круглой башкой, очевидно, высматривая своих «паненок». — Без обороны тебя оставляем. Вот, возьми, что ли, и от меня подарунок.
Решительно смотал с себя пояс, сложил поплотней и вручил свёрток Эльжбете:
— Сохрани. Хотя эта украса и без того ни в тебе не растворится, ни из дому не пропадёт.[5] Будешь жить долго-предолго, измараешь плодами своего гения тысячу стоп лучшей писчей бумаги, бедна будешь, славна будешь. По всей Польше, по всей России и всей Литве.
Апонасу удалось развернуть их экипаж без большого труда, и теперь они возвращались домой. Дождь утихомирился, чудесное видение потускнело и казалось юной женщине сном — прикорнули у ствола мирового древа и задремали на том абрусе, изрядно теперь смятом и даже как будто со следами золы. Впереди маячила мужицкая спина, чуть сгорбленная, будто не карету, а простые деревенские «колёса» с перекинутой поперёк осей суковатой доской волочили его коники по распутице или соху по неподатливой пашне: день ото дня, год от года.
«Неужели правда, что я научусь сочинять истории? — с некоей печальной улыбкой в душе подумала пани. — Тогда первая из них будет про таких вот крестьян, „хлопов“ или „хамов“. Повесть о тех, кому нужен был клочок пашни, чтобы прокормиться, а не наши вечные шляхетские подвиги — оттого и не пускали они моих подруг в свои хаты. О тех тихих героях, кто возделывает землю, удерживает на своей спине хмурое небо и украшает их оба многоцветием своих сказаний».
…Что за птицы такие машут широким крылом под самыми облаками — огромные, серые? — спросила кучера госпожа Элиза Павловская, по мужу Ожешко.
— То не птицы, то гарцуки[6], пани, — ответил он. — Духи злого ветра. Быть вскорости великой непогоде.
© Copyright: Тациана Мудрая, 2012Примечания, что в рассказе соответствует истине и что — натяжки
1
Фамилия Тележук найдена в повести Ожешко «Гекуба», однако показалась мне отчасти неверно огласованной переводчиком, отчасти смешновато звучащей и оттого исправлена. Может, и зря.
