Кэролайн Черри - Врата Изгнанников
На второй вечер их терпение вознаграждается. Те, кто не сдался, получают некоторую передышку, пока ужасные звуки несутся от других столбов, где волки дерутся между собой за куски плоти и хрустят костями.
Оставшуюся часть ночи волки — и люди — отдыхают.
* * *Лошади скачут по миру, серая в яблоках и белая, окруженные опаловым мерцанием, шаг за шагом. Их копыта едва касаются гниющих листьев лесистых верхушек холмов, ноги вытянуты — как и всадники, они ошеломлены окружающим миром и им холодно от пронизывающего ветра.
Всадники не сдерживают их. Они не знают, где находятся… но им это не в первый раз.
* * *Лучи солнца падали на рощи странно выглядящих молодых и старых деревьев, непрекращающийся ветер качал стволы из стороны в сторону… много раз они видели такие места, и только что прошли через ворота, торчащие в небо из вершины холма над ними, могущественные, источающие злую силу в душный воздух.
Лошади, убежав от наводящего ужас места, поскакали медленнее, деревья стали расти гуще, вскоре они неспешно ехали по лесу, в котором среди деревьев стояли камни, в полтора раза выше, чем всадник, сидящий на коне. Лошади фыркали, знакомясь с чужим миром и его запахами, но всадники ехали молча.
Со временем лошади решили остановиться, всадники не возражали и продолжали изучать мир, слушать шепот ветра и веток, и глядеть, впитывая в себя это странное искалеченное место.
— Мне здесь не нравится, — сказал Вейни, дернув плечами, и наклонился вперед в седле.
Лошади: серая в яблоках и белая, разнополые, как и всадники; Моргейн в черном и серебряном, Вейни в сером и зеленом, у нее волосы белые, как у кел, у него обычные человеческие, светло-коричневые под остроконечным стальным шлемом, вокруг которого обвязан белый шарф… так они выглядели. Они ничего не знают об этом мире, но тут должна быть дорога, которая поведет их — и они верят, что опять найдут ее: что бы кел не строили, они всегда делали это одинаково, по одному и тому же образцу. Самое главное они сделали: вырвались из Ворот и их сумятицы, пересекли пропасть и оставили за спиной пустоту, этот холодный кошмар, который теперь лежит между ними и вчера — и одни Небеса знают, как давно было это «вчера».
Они в доспехах и вооружены. Моргейн — госпожа, Вейни — вассал; она была тем, кем она была, а он — Человеком: так обстояли дела.
— Мне все равно, — ответила Моргейн, заставляя серого жеребца пойти вперед неторопливым осторожным шагом.
Вернуться они не могли. Никто из них и не собирался. Вейни бросил быстрый взгляд назад, где тонкие, изогнутые спиралью деревья уже скрыли из виду большую арку, которая и была Вратами келов — чуть-чуть другими, чем те, которые они видели, но очень похожими на Врата, которые он знал очень хорошо, в мире, похожем на этот; он слишком хорошо знал его, знал и редкие листья, которые росли унылыми пучками на концах веток, освещенные тусклым и (как он решил, и время доказало, что он оказался прав) садящимся солнцем.
Врата, стоящие позади, были по-прежнему могущественны: воздух вокруг них мерцал и они излучали силу, но даже они не могли перенести их назад, или туда, куда им надо было идти, не могли подсказать направление. Впрочем сейчас было только одно направление — вниз по склону, от одного стоячего камня к другому, между деревьями, такими же омерзительными, как и ощущение, разлитое в воздухе.
Жизнь здесь — борьба. Тот, у кого есть ноги, убегает; тот у кого есть корни, вырастает странным и перекошенным, от деревьев до кустов, с ветками узловатыми и измученными, с деформированными и, зачастую, свернувшимися листьями. Лошади насторожили уши и время от времени встряхивали ими; скорее всего, все дальше и дальше удаляясь от холма с Вратами, они чувствовали в воздухе то, что заставляет волоски вставать на теле и слышать звуки, которых нет.
Они проехали через сумятицу камней и деревьев, и в конце концов оказались перед остатками каменных стен, из которых росли перекошенные молодые деревца; ни одно из деревьев не достигло зрелости, но многие из них уже лежали на земле, сломанные ветром и гниющие.
Вейни внимательно глядел вокруг, пока его белая кобыла плясала и вздрагивала под ним, ее быстрые нервные шаги звенели по наполовину похороненной мостовой, эхо от них время от времени звучало в унисон с шагом железных подков серого жеребца. — Здесь было что-то вроде крепости, — прошептал он, и нервно прервал сам себя, как всегда забыв в подобные мгновения, что его душа проклята.
— И большой, — ответила Моргейн, то ли гадая, то ли точно зная; Вейни мигнул и опять поглядел кругом, пока лошади шли неспешным шагом, а разрушенных стен становилось все больше и больше. — Похоже, мы нашли наш путь.
Копыта по камню. Похороненная мостовая. Вейни думал о том Пути, который принадлежит всем местам, всем воротам, всем небесам: есть только один Путь, и любые ворота неизбежно приводят на него.
— Ни единого признака людей, — прошептал он.
— Возможно их и нет, — ответила Моргейн. — Но возможно есть.
Ничего не понятно. Он оглядел развалины взглядом опытного воина, отыскивая ориентиры, места, которые он мог бы выделить из этой неразберихи темно-желтых и белых камней. Плоские, ничем не примечательные участки, и более узкие места, где остались фундаменты домов, мастерских, складов. Люди — несметное количество людей должно было жить в этом месте, и заниматься своими делами; но сколько же земли они должны были обрабатывать, чтобы накормить такое число людей в такой суровой местности, или они жили войной и разбоем? Тогда мира здесь не могло быть.
Вейни попытался представить себе здания, которые стояли на месте ближайших руин, из голых фундаментов поднялись дома, которые (он ничего не мог поделать с собой) очень напоминали крепость, казармы и дома для гостей Ра-Мориджа в далеком Эндар-Карше, такой же вымощенный булыжником дворик, в центре которого всегда была лужа, в которую слуги выливали грязную воду. Перед его мысленным взглядом стояли серые булыжники, а не желтый камень, по которому ступали копыта белой кобылы — болезненное прикосновение родного дома, как бы плохо ему не было, когда он жил в нем.
Он вспомнил другие переходы через ту пропасть, через которую они только что прошли, ночь, когда он увидел две луны и странно искаженные созвездия; той ночью он впервые увидел море черной воды среди тонущих холмов; взошел рассвет и показал ему землю, где не было ни одной горы, тоже в первый раз в жизни, горизонты, убежавшие в бесконечность и небо, упавшее под собственной тяжестью.
Вейни мигнул, и опять ясно увидел руины, разоренные и заброшенные; крики птиц оживили еще свежие воспоминания, его охватило предчувствие опасности, рядом море и резкие крики серых чаек, а им грозят неестественно большие луны.
