Ника Созонова - Два голоса
— Отвали, а? Оторви задницу от стула, сполосни рожу и топай сама бабло заколачивать.
— И куда же я пойду? Не видишь, осень началась?
— А хоть на панель. Этому осень не помеха.
Мата в свой адрес я уже не расслышал, быстро захлопнув дверь.
*** — Ты всегда был таким грубым с девушками?
— Не всегда, но часто. Тебя это беспокоит? В тот момент мне было паршиво, и с каждой минутой становилось паршивее. Это не оправдание?
— Наверное, нет. Впрочем, не знаю: мне и раньше было сложно судить твои поступки. А сейчас особенно.
— Ладно. Не перебивай так часто, иначе я никогда не закончу. ***
На улице, как я уже говорил, было до отвращения солнечно. Сразу заболели глаза. Идти было трудно — штормило после вчерашнего плюс первые звоночки ломки. Сегодня была моя очередь проплачивать дозы (еще один уговор: платим по очереди, вариант "нет денег" не принимается — только если тюрьма, или больница, или морг).
У Клоуна была жена, точнее, сожительница, из которой ему удавалось порой вытрясти — в прямом и переносном смысле — немного лавэ. К тому же он работал: что-то сторожил ночь через ночь. Скоба жил с состоятельными родаками, которые его любили и ненавидели — этакое типичное hate-love. Они периодически укладывали сынка в платные клиники (тогда он, соответственно, пропускал свои очереди), но, выходя, он начинал по новой. Он не хотел бросать, как и все мы, а на клиники соглашался, чтобы чуть подправить организм. Мое положение было хуже всех: ни богатеньких папеньки и маменьки, ни супруги, ни даже работы. Я то воровал, то грабил, то занимал (без отдачи) у Няи или кого-нибудь столь же сердобольного. Грабил обычно в подъездах, поджидая жертву на последнем этаже, или в лифте.
Сегодня удалось обойтись без гоп-стопа: несмотря на дрожащие пальцы сумел разжиться мобилкой из призывно не застегнутой сумочки. Знакомому барыге отдал Нокию за три дозы, хотя штучка была новенькая и стоила намного дороже.
Все было как всегда, даже парадная та же. И как обычно мы почти не говорили друг с другом. Сидели, прислонясь хребтами к исписанным стенам, рядом с вонючим мусоропроводом. Смаковали кусочек вырванного из здесь и сейчас бытия. Не столько кайф, сколько расслоение реальности. Мозг, привыкший к постоянному стимулированию, только тогда чувствовал себя нормально, когда ему подсовывали такую вот синтетическую иллюзию рая. При этом мыслительные способности замедлялись, буксовали, и отчего-то зудела кожа: ее постоянно хотелось расчесывать. Но даже это было приятным.
*** — Не хочу слушать, как тебе было кайфово на игле. Такое ощущение, что ты ностальгируешь.
— Глупости. Опять ты бурчишь. Ладно, не буду тебя расстраивать. Давай сразу про то, как я тебя увидел. ***
Я вывалился из подъезда глубоким вечером. Парни слиняли раньше, я и не заметил, когда. Дурман по-прежнему окутывал голову, но жутко затекли ноги. Пришлось встать и брести неведомо в какую сторону. В притон возвращаться не хотелось: очень уж там погано, да и вчерашняя гульба наверняка закрутилась по новой.
Ты шла впереди, метрах в десяти, и бодро трещала что-то в телефон. Одна на совершенно пустой улице. Это был такой шанс… Не искать через три дня денег на новые дозы, купить жратвы себе и Няе — совсем забыл сегодня поесть. Правда, пока не хотелось, точнее, голод был слабым, но чуть позже прихватит, я знал.
*** — То есть ты решил меня ограбить, чтобы не умереть с голоду? Это так романтично.
— Издеваешься, да?
— Нет, что ты. Я абсолютно серьезна. (Смеется.) Вспомни, лучше, какой я тебе показалась.
— Со спины?
— Ну да. Лица же ты еще не видел.
— Обычная. Две ноги, две руки. Бежевый плащ. Светлые волосы до плеч. Телефон у левого уха.
— Во-первых, плащ был синим. А во-вторых, неужели ты совсем ничего не почувствовал?
— Нет. Тогда еще нет. Я могу продолжать?..***
Я нагнал тебя, когда ты собиралась поворачивать в свой двор. Прижал к горлу нож (всегда таскал его в кармане, исключительно в пугательных целях — такой тупой, что даже бумагу не разрежет) и потребовал, не оборачиваясь, отдать всю наличность, телефон и драгметаллы — в виде украшений. Ты зачем-то подняла руки, словно это ты преступник, а я мент, а затем, наплевав на нож, обернулась. И я как-то разом, в одну секунду понял. Осознал, что передо мной человек, без которого я впредь существовать не смогу, не буду. Не смогу дышать, не смогу думать. И еще я пришла мысль, что глупо держать нож у твоего горла, и я сложил его и убрал в карман.
*** — И всё?
— Нет, еще промелькнуло: как хорошо, что ты девушка. Иначе пришлось бы становиться гомиком, а я их с детства не слишком люблю.
— А как же разряд тока, мгновенно поразивший обоих?..
— А разве мы стояли возле трансформаторной будки или ухватились за оголенный провод? Может, к лучшему, что так произошло, а то наша история закончилась бы, толком не начавшись.
— Все шутишь! Ты же понял, о чем я.
— О да. Ты хочешь, чтобы все было красиво и пафосно, как в сладких книжках с розовыми обложками. Я бы мог выдумать и про ток, и про хор ангельских голосов, но к чему? Я же не романтический герой, а настоящее все равно круче и значительнее, чем любой глянец.
— Я знаю. Я просто тебя подначивала. Хор ангельских голосов — это было бы как-то…
— Пошло — ты это слово искала? Пусть будет хор мальчиков-кастратов. Или хор мартовских кошек — на выбор.
— Пусть. Правда, тогда был сентябрь.
— Тогда хор пьяных забулдыг из соседней подворотни "Ой, мороз, моро-о-оз…"
— Ладно, хватит насмешничать над святым.
— Хватит так хватит. Теперь твоя очередь. Так что можешь вспомнить хоть канкан серафимов, если у тебя такое было.
— Я не буду придумывать. Буду излагать честно, как и ты. Итак, начинаю… ***
В прошлые выходные мне стукнуло тридцать два. У меня была пристойная и теплая семья: отец, мама и две младшие сестренки. Одна — похожая на весенний цветок мать-и-мачеху, вся в рыжих кудряшках, веснушках и смещках, а другая — строгая леди-льдинка с тонкими губами и очень прямой спиной.
*** — Да, ты пошла издалека. А еще меня упрекала в излишней обстоятельности!
— Издалека — если бы я начала со свадьбы моего дедушки с моей бабушкой. А так — это все важно и все относится к делу, так что не перебивай. ***
Выглядела я, кстати, моложе своих лет. Больше двадцати пяти никто не давал. Работала искусствоведом в модной галерее. Общалась с массой интересных людей, как из элиты, так и из богемы. Меня нельзя назвать комнатным растением, всегда была упорной и самостоятельной, но родители вырастили нас с такой нежностью и заботой, что жила с убеждением: наш мир — лучший из миров. Глупо и наивно, да, но я обещала все честно. Я чаще смеялась, чем плакала или задумывалась. Была, наверно, поверхностной — для своих солидных лет, из-за того, что мне почти все удавалось. Жизнь, что называется, улыбалась моей скромной особе. Чем-то я ей, видимо, нравилась. В двадцать шесть вышла замуж — правда, без особой страсти, скорее по дружбе. Через три года мы расстались — тоже без страстей и трагедий, и дележа имущества… Ладно, я чувствую, тебе уже изрядно надоела моя самопрезентация, так что перехожу к сути. Все это я описывала, чтобы ты понял, насколько твоя персона выламывалась из всего, что меня окружало. Другая стороны планеты. Ты знаешь, что она существует, но и представить не можешь, кто там живет и как.
