Клайв Леннард - Источник судеб
На юге, от самого устья реки Черной, впадающей в Западное море возле славной Кордавы, тянулись непроходимые заросли, подобные настоящим джунглям, так что граница пиктских земель и Зингары терялась в чащах этого первобытного леса. Зингарцы безжалостно рубили деревья, делали просеки и строили пограничные форты, но лес наступал, соревнуясь в коварстве с пиктскими воинами: здесь часто попадались укрепления, чьи гарнизоны были вырезаны дикарями, а постройки не только разрушены, но и утонули в молодых зарослях, перевитых лианами.
Западной границей пиктских земель служила река Черная, текущая с севера, с отрогов Киммерийских гор. Боссонские топи, лежавшие в междуречье Черной и другой не менее великой реки — Громовой, служили своеобразным буфером между цивилизованным миром и пиктскими племенами, все еще пользующимися каменным оружием. Места это были жуткие, населенные странными и безжалостными существами, демонами и прочей нечистью, так что лишь самые отважные колонисты из великой и богатой Аквилонии, гонимые нуждой или неуемной страстью к приключениям, строили свои поселения на берегу Черной реки, в местности, называемой Конайохара. И хотя город Велитриум, давно превратившийся из пограничного форта в столицу края, держал изрядный гарнизон и отряды следопытов, поселенцы никогда не чувствовали себя в безопасности, вынужденные вести постоянную борьбу с пиктскими кланами, на чьих исконных землях они поселились.
Летящий над Пустошами Пиктов не смог бы, пожалуй, обнаружить под пологом леса, чьи кроны сплетались столь тесно, что образовывали настоящую зеленую крышу, и признака жизни. Дикари строили свои крытые тростником и листьями глинобитные хижины в местах укромных, окружали их частоколами с нанизанными человеческими черепами и деревянными идолами, подвластными чарам местных колдунов. Здесь, в древних капищах, творились кровавые обряды человеческих жертвоприношений, а некоторые кланы, как поговаривали, до сих пор практиковали людоедство.
К северу от Велитриума, в среднем течении Черной, джунгли постепенно сменялись лиственными лесами, не менее густыми и древними, населенными северными пиктами. Народ столь же дикий и угрюмый, северяне все же несколько отличались от своих южных собратьев: имели менее смуглую кожу, предпочитали в качестве украшений не птичьи перья, а ожерелья из волчьих зубов, вместо боевой раскраски использовали татуировку и не позволяли своим женщинам ходить нагишом. Было и еще одно существенное отличие, касавшееся общественного устройства. Если южные кланы постоянно воевали друг с другом, то северные признавали (правда не всегда и не все) единого Верховного Вождя, кем в ту пору был славный и могучий Деканаватха, и Верховного Жреца — друида по имени Дивиатрикс. Относительное единство позволяло северным пиктам не только успешно отражать экспансию более цивилизованных народов, но и держать на расстоянии южан, погрязших, с их точки зрения, в дремучем невежестве и первобытных предрассудках.
И хотя предки нынешних пиктов, приплывшие в эти земли еще до Великого Потопа с островов, лежавших где-то в Западном океане, когда-то вместе воевали против атлантов и народов, населявших материк в доисторическую эпоху, северяне считали своим родоначальником Семитху, а праотцом южан — его брата Кульрикса, которого Семитха когда-то попросту съел, дабы продлить род и не дать племени пиктов сгинуть в коленах своих.
Далее к северу лес постепенно редел, распадаясь на перелески, появлялись ели и сосны, вересковые пустоши и холмы с огромными дубами на вершинах. Здесь часто устраивались капища, посвященные богам Леса, Неба и Луны, а в священных рощах вешали на деревьях жертвы — храбрейших из врагов, попавших в руки пиктских воинов.
Тех, кто не смог убить в сражении менее пяти сынов Семитхи и все же попал в плен, ждала участь менее почетная: их забивали камнями и бросали в проклятых бесплодных местах — на поживу волкам и мерзким демонам-катшу, тощим, трусливым и вечно голодным обитателям болот. Здесь же покоились кости трусов, предателей и нарушителей священных табу из числа самих пиктов.
Одним из таких мест считалась долина Сирандол Катрейни, лежавшая среди двух скалистых стен недалеко от побережья Западного моря. Ни деревца, ни кустика, ни травинки — только щебень да бесплодная пыль. К югу находился довольно большой участок леса, по которому протекала река Безымянная, к северу, за обширными бесплодными пустошами начиналась каменистая земля пограничья с Ванахеймом — царством ледяного великана Имира.
Пуща, носившая, как и река, название Безымянной, была последним форпостом гигантских девственных лесов, тянувшихся к югу, тщетной попыткой зеленого плата противостоять ледяному дыханию Имира. Деревья здесь были низкорослые, с искривленными северными ветрами стволами, мрачные непроходимые заросли елей часто непреодолимо преграждали путь не только человеку, но и зверю лесному, а редкие лиственные деревья даже в разгар лета несли в своих листьях желтизну осени.
На южной оконечности пущи возвышался Священный Холм, увенчанный, словно корабль, высокой мачтой с зеленым парусом, древним древесным великаном — гигантским кряжистым дубом, чья крона, несмотря на близость тундр, полыхала изумрудной зеленью: то была плоть бога лесов Перакраса.
На северной опушке, неподалеку от долины Сирандол Катрейни, лежала поляна Глотающей Пасти.
* * *
— Мы трижды теряли его след, он ушел от нас в Камышовой Заводи, его не тронул пискун-кровосос… На его теле почти нет царапин, только разбитые колени… Он сбросил на загонщиков глыбу земли и достиг вершины. Две мои стрелы не нашли цели. Он мог, он должен был, во имя Неба и Луны, отдать свое тело Перакрасу! И все же он не сделал этого…
Говоривший, седобородый старик в чистой белой одежде, сидел на деревянном помосте в некоем подобии кресла и задумчиво глядел вниз, на семерых мальчиков, стоявших посреди поляны в окружении угрюмых воинов. Нагие гибкие тела пленников были покрыты грязью и запекшейся кровью, лица исцарапаны, а один бережно придерживал сломанную руку, стараясь не морщиться от боли. Тот, о котором говорил старик, словно не принимал участия в Ночном Гоне, стоял спокойно, внимательно глядя на помост, хотя и не мог слышать произносимых слов.
— Шесть птенцов, — пробормотал старик, — и сова… Он должен был отдать свое тело Перакрасу.
— Мудрость твоя безгранична, о Поедатель Священных Желудей, — откликнулся один из окружавших его людей. Все они были одеты в сплетенные из древесных волокон балахоны, сквозь которые виднелись крепкие мускулистые тела, лица прикрыты звериными масками. Заговоривший носил маску медведя, искусно сделанную из головы настоящего зверя.
