Таисия Пьянкова - Чужане
- Вот когда он помрет, да когда я на том свете окажусь, так, может, тогда мы с ним, встретившись, и потолкуем про венец...
Хорошо ли, плохо ли, а уж что ответила Марфа отцу, то и ответила. И пришлось Сысою эти самые слова передать Яшке Ундеру, когда меж ними случился не первый уже о породнении разговор. Однако Ундерова душевная заноза не столь, видно, была остра, сколь разлаписта. Во всяком случае, не просадила она насквозь Яшкиного сердца и на землю не выпала от такого полного ему со стороны Марфы отказа. Она только посильней расшиперилась и самые дурные струны Яшкиного нутра зацепила. Вот под эту музыку Ундер и запел:
- Эх, ты! Сысой Маркелыч! Отец ты дочери своей или не отец? Воля над нею твоя или залетного воробья? Вот ты ее, волю свою отцову, и накинь на причудницу! Силой вынуди Марфу пойти за меня! А дальше? Дальше будет моя забота, какую упряжь на нее цеплять...
Была ли в ранешной частой приговорке о том, что стерпится-слюбится, какая-нибудь зачуханная правда? Наверное, была. Разве бы иначе люди на нее надеялись? Так и Сысою Рептухе ничего другого не оставалось, как только принять на душу лукавую суть этой народной придумки. Через тяжкие охи, через долгие Сысоевы вздохи, а все-таки дождался Яков от пасечника согласия на засылку, до Марфы застоявшихся сватов.
- Чтобы все гляделось как у добрых людей.
А уж Яков давно подобрал на роль свахи самую въедливую, самую упорную на деревне бабу, Фотинью Толочиху. Об нем, об Толочихином строкоте народ говорил тогда:
- У-у! Фотька?! Да Фотька станет камыш глодать, а не бросит своего клоктать...
В подсобники ж к Толочихе напросился ее кум - Сорок Дум об чужом обеде. Так дразнила деревня Нестора Облого еще с его пацаньих времен. Да и как же иначе было его обзывать, ежели был он таким прожорою, что и не живал, когда не жевал...
Вот они оба-два широката, что сват, что сваха - пендюх[4] да маклаха[5], и настроились на Рептухову медовуху да на Ундеровы щедроты.
Но лишь только солдаты распустили животы, тут она и ударила - боевая труба! Ни медовать, ни щедровать «распустехам» тем не довелось. Хотя и умылось им чистехонько, и причесалось им гладехонько, и нарядилось им - напомадилось, и даже со значением большим выплылось на широкую деревенскую улицу, да не успелось им комедь сыграть. Только свысока оглядели они путем еще не подоспевший народ, как вдруг да внезапно, да с неба синего, ясного полохнула громовая молния! Хлестанула она огневым своим кнутищем не об заречный дол, не о Спасово угорье, не о Красный бор - грянула об дорогу деревенскую. Брызнула кустом искр именно туда, куда только что собралась ступить нарядная пара сватов.
Задеть она не задела собой ни того, ни другого. Просто взяла и уложила мытых-чесаных рядком на дорогу. А всяких любопытных мелким сором раздула на все стороны.
Полеглые сваты, перед страхом таким, не меньше чем на неделю от путевой жизни отказались; так и провалялись все дни глазастыми чурками. У себя, конечно, дома. Не оставлять же их, таких чистых да приглаженных, валяться посреди деревни. Только вот когда парням-мужикам пришлось растаскивать по дворам за руки за ноги этакие до земли провисающие туши, они дали полоротым зевакам очень конкретное обещание. Заверили народ, что ежели кому еще вздумается взять на себя Марфы Рептухи сватовство, они смельчака такого доставят прямехонько на кладбище, чтобы по два раза не надрываться...
Шутки шутками, а молния все-таки была. И хотя видела ее далеко не вся деревня, толковать о невидали ударился и стар и мал.
- Это как жа? Как жа это понять? Как растолковать знаменье тако?! Каким хвостом змеишшу огненну до ума привязать? Кому она послана? Марфе ли, Ундеру ли произведен такой небесный заслон? Какой в нем таится умысел?
- Похоже, что создателю не по душе Яшкино сватовство.
- Опять на Бога валим! А может, как раз сатана распотешился. Ить ране-то каки только грозы ни полыхали над землею, а таким умным хлыстом покуда еще не трескало.
- Так оно, так...
В неустанных подобных пересудах-гаданиях народ скоро дого-ворился до того, что будто бы кто-то сыскался такой, кто сумел разглядеть собственными глазами, как в день Марфиного сватовства да летело по чистому небу то самое огневое яйцо, которое с черной середкою катило дораз по Спасову увалу. Даже видно было, как высунулась из яйца косматая пятерня, закрученная дулею. Она-то, мол, и стрельнула об дорогу нацеленной молнией.
Выходило, что и на самом деле дьявол соизволил дать людям понятие, что фига вам, мол, высватать за Ундера Марфу Рептуху - не по нюху табак...
- Что так, то так - нет, не по ремешку застежка, - поддакнулось людьми столь правильное толкование знамения.
Скоро всякий селянин сделал для себя какой-нибудь да вывод. Один только Сысой-пасечник ни в какую не мог взять себе в толк, какой интерес имеет дьявол отгораживать от Якова его дочку? Когда же он, через долгие прикидки, так ни к чему и не пришел, то махнул на темное это дело рукой, повесил голову и настроился ждать - будь что будет.
К его ожиданию быстрехонько пристроилась и вся деревня, кроме Яшки Ундера. Яшка поспешал хорохориться потому, знать, что порою этой Матвей Лешня был на дальней охоте. Вот он, Ундер, и суетился окрутить Марфу, вроде, тайком, хотя, как было уже сказано, Матвей ничьей воли не вязал. Потому-то, должно быть, и выдирало Яшку из рубахи поголовное к нему в людях равнодушие.
- Эх, вы! У вас у обоих башка из мешка, душа из рогожи, - взялся он заново приставать до Нестора и Толочихи, не успели они путем на ноги подняться. - Какой вам дьявол? Кто его придумал? Да разве Господь допустит, чтобы дьявол по небу летал?
Когда же Фотинья да Облый наотрез отказались сделать до Рептухов повторный заход, Ундер привязался уверять их:
- Да ежели бы там богу или дьяволу неугодным покажется мое до Марфы сватовство, он ведь скорее в меня молнией шибанет.
- Чо ж он сразу-то не в тебя шибанул?
- Промашка, может, случилась.
- Ишь ты... промашка - в чужой избе рубашка. Не-ет, дорогой, тут повадкою пахнет.
- А чо как повторно промахнется? - это уж Толочиха отвечала Ундеру. - Промашка-то ведь не пес, обратно не отзовешь...
Потолковали разумно Фотинья да Нестор с Яшкиным упорством, а когда осточертело, повыпроваживали прыткого жениха втычки да на скачки: катись ты к дьяволу! И двери за ним понадежнее захлопнули и вздохнули с превеликим облегчением.
Им-то очень хорошо стало. А каково Ундеру? Ведь он до этого, с небесной фигою случая, считался чуть ли не полновластным хозяином деревни. На этот же раз служить ему отказывались даже его большие деньги, которыми он взялся было взбадривать на Марфино сватовство чуть ли не всех кряду односелян.
