Ксения ЧАИКОВА - Теневые игры
Сидящие за столом мужчины печально покивали и тоже потянулись к необычному кольцу, стремясь рассмотреть оружие поближе, но темноглазая не собиралась так просто отпускать попавшую в ее цепкие руки игрушку. Она привстала, быстро обежала взглядом трактир и остановилась на длинных плетенках чеснока и лука, висевших на толстых потолочных балках над стойкой.
- Жун, можно? - и, не дожидаясь ответа, легко метнула кольцо в сторону приглянувшейся ей связки. Трактирщик испуганно охнул - он прекрасно понимал, что может натворить девушка, непривычная к новому виду оружия. Храны, надо сказать, тоже переполошились и на всякий случай даже пригнулись к столу, явно опасаясь, что кольцо, на манер бумеранга, иногда используемого в бою гномами, может вернуться к бросившим его рукам да заодно пройтись по головам соседей.
Но чакрам, свистнув в воздухе, стремительным стальным оводом расчертил весь зал, начисто срубил длинную плетенку чеснока и вонзился в стену над стойкой. На прибитой рядом полке слегка покачнулась большая бутыль дорогого толканского вина, словно прикидывая, не познакомиться ли ей с напольным покрытием, но падать и разбиваться все-таки раздумала.
Чеснок с тихим шелестом рухнул вниз. Прямо на голову одной из девушек-разносчиц, словно специально выбрав самую бестолковую и взбалмошную из всего обслуживающего персонала "Сломанного меча". Та, естественно, тут же выронила поднос, полный грязной посуды, и дико завизжала:
- Змея, змея! - чем во мгновение ока повергла в большое смятение и едва ли не панику почти половину посетителей, которые, как выяснилось, только с виду такие сильные да отважные, а на самом деле орать умеют еще громче и пронзительнее девушек.
Пепельноволосая звонко хохотала, уперев руки в боки и с явным удовольствием взирая на поднявшееся в трактире волнение. Ее веселым гоготом поддерживали все сидящие за ее столом храны, и даже Лиса, пораженная таким небрежным обращением с ее новым оружием, которое она, если честно, и сама еще толком не освоила, согласно похохатывала, слегка взвизгивая и демонстративно вытирая вроде бы слезящиеся глаза.
Жуну было не до смеха.
- Те-э-энь… - страдальчески простонал он, мысленно давая себе самые страшные клятвы никогда больше не подпускать эту скандалистку и возмутительницу спокойствия ближе, чем на арбалетный выстрел к своему солидному, почтенному, достойному всяческого уважения заведению. Наглая особа ответила ему бесшабашным, безнадежно-веселым взглядом давно уставшего от развлечений человека и нахально поинтересовалась:
- Ну и где же обещанные музыканты? Мы танцевать хотим! Правда?
Сидящие за столом мужчины поддержали ее согласным, хотя и нестройным хором. Жун безнадежно всплеснул руками и, прекрасно зная, что слухи о бешеном нраве большинства хранов почти не преувеличены, поспешил перевести беседу с опасной темы на что-то более спокойное:
- Жуть-то какая! Нет, меня этот чакрам не устраивает, мне метательные звезды больше по сердцу. Или уж дротики да кинжалы, на самый крайний случай.
Старый трактирщик знал, о чем заговаривать: храны тут же отвлеклись от неприятной темы, сблизили головы и принялись с увлечением обсуждать все виды знакомого им метательного оружия. Из-за высокой квалификации и немалого боевого опыта сидящих за столом беседа эта грозила затянуться до рассвета. Жун, поняв, что с присущим ему тактом и дипломатичностью сумел справиться и с этой проблемой, облегченно перевел дух и отправился разбираться с последствиями учиненного Тенью безобразия. Чакрам так и остался торчать в стене, слегка поблескивая своими хищно заточенными гранями в свете многочисленных магических светильников, в изобилии развешанных под потолком.
Молодой щеголь за угловым столиком перевел неописуемо печальный и одухотворенный взгляд с остатков плетенки и двух головок чеснока, сиротливо покачивающихся под потолочной балкой, на стол хранов и испустил долгий, протяжный, преисполненный тоски и уныния вздох. Впрочем, нечуткие окружающие и не подумали посочувствовать страдальцу. Его попросту никто не услышал.
Дверные петли "Сломанного меча" - отдельная песня, достойная восславления самым сладкоголосым и поэтичным из трубадуров. С каких пор они скрипят, отчаянно и истошно, причудливо мешая в издаваемых ими звуках стоны хамуна, русалочий визг и кошачьи вопли но весне,- неизвестно даже самому трактирщику. Но никто из посетителей "Сломанного меча" отчего-то не сомневался, что петли еще всех их переживут и благополучно поприветствуют своим мерзким скрипом последние дни мира подлунного. Поэтому завсегдатаи даже не обратили внимания на истошные вопли, раздавшиеся при открывании дверей, и соизволили повернуть головы лишь тогда, когда, не сумев перебить глухое гудение расстроенного ат'тана, по трактиру пронесся торопливый, легкий в своей стремительности перебор струн. Как выяснилось, это прибыли музыканты, заказанные почтеннейшей публикой.
Эльфийская лютня - не соперница ат'тану, особенно если она находится в тонких девичьих руках, а он в короткопалых мужских лапищах со сбитыми до язв костяшками пальцев и многочисленными ссадинами. И так бы и стоять молодой менестрельке лет семнадцати, подпирая стену и прижимая к груди свой инструмент, если бы не объединенные усилия всех посетителей и явившихся с ней музыкантов, дружно согнавших с помоста обиженного, негодующего вышибалу, так, кажется, до конца и не понявшего, отчего его высокое искусство не нашло должного отклика в сердцах слушателей. Грубые нынче люди пошли, неотесанные, к музыке равнодушные да друг к другу невнимательные…
Но, как выяснилось, такое вопиющее пренебрежение невоспитанные окружающие выказывали лишь к творениям сомнительного музыкального таланта вышибалы. А вот к гибкому выразительному голосу менестрельки под аккомпанемент вкрадчивого шепота струн все прислушивались с явным удовольствием. Даже девушки-храны позабыли про свои танцевальные порывы и невидящими глазами уставились в стену, стараясь не смотреть на певицу и делая вид, что баллада с печальным рефреном их ничуть не тронула.
За спиною крылья скомканной бумаги,
И гуляет вечный ветер в голове.
Там над башней реют вражеские флаги,
Ты взлетаешь в небо, лежа на траве.
Ничего не значат признанные боги,
Не страшны отныне жизнь и даже смерть,
Если ты душою легок и свободен,
Прыгая с обрыва, вновь взлетаешь вверх.
Все проходят войны, заживают раны,
