Дмитрий Сорокин - Оберег
— Ладно, на кулак сам нарвался, неча языком что попало мести… Но хочу об заклад в две золотых гривны с тобою побиться, что не сдюжишь ты татя летучего добыть. Ну, бьемся?
— Бьемся.
Две золотых гривны для Руслана были бы ощутимым богатством, тем паче, что пока их у него не было. А Гуннар-Варяжонок обогатился в походах за зипунами лихих новгородцев.
И пошло — поехало веселье пуще прежнего… Князь, ничего не сказав про спор, головой лишь покачал и ушел к Большой дружине. Лешак тоже ушел, а младшие веселились еще долго…
…И вот теперь надо, оказывается, ехать за тридевять земель ловить странного колдуна. Но не давши слова — крепись, а давши — держись, и поэтому так ответил Руслан Лешаку:
— Да, поеду ловить поганца… Сейчас похмелье собью, а завтра поутру в путь.
— Добро. А колдуна я впрямь видел, — сказал Лешак совершенно серьезным голосом, — вот как тебя сейчас. Но где он гнездится — не знаю… Сказывали мне мужики в корчме, что в Таврике где-то, но Таврика ведь большая… Ищи.
— И найду. — кивнул Руслан, в голове опять что-то сдвинулось. она заболела совсем по-прежнему, он вскочил в седло, медленно, шагом, выехал за ворота. Потом пустил коня рысью, выехал за городские ворота — и галопом полетел вдаль…
Нет лучшего средства от похмелья, чем бешеная скачка с непокрытой головой по просторам. Рассол да кислое пиво — слабакам, а воям — встречный ветер, радость дороги, с мечом в руке, а то и с колчаном каленых стрел за спиной. Глядишь, так и дичь какую подстрелишь, а то и с ворогом в поединке сойдешься… И тогда похмелье — как рукой, голова свежая, как в первый день жизни… «Гм, как в первый день — это, пожалуй, слишком…» подумал Руслан, переводя коня обратно на крупную рысь. Ехать ему далече, что зря конягу загонять…
…И нет лучше средства одолеть последствия длительной пьянки, как со страхом своим потягаться. А страх у Руслана был с детства, причем немалый. Пуще Пекла боялся маленький Руслан Черного леса. И вот вроде бы вырос сам, борода растет, а так и не поборол свой страх, не вошел в Черный Лес.
Поначалу Лес оказался не таким уж особенным — голые березы и буки, всегда зеленые ели, заснеженные поляны, белки и зайцы видны там и сям, яркие клесты на деревьях. Здесь вскачь уж не помчишься — коню снег мало что не по брюхо еще. Богатырь спешился, повел конягу в поводу. Лес густел, темнел. Деревья пошли все кривее, иной раз столь крепко сплетались макушками, что и неба не видать. Но и добрые стороны при этом имелись: снега было ощутимо меньше. Долго пробирался добрый молодец сквозь страшный некогда Черный Лес, много дум успел передумать, много страхов детских припомнилось ему, и он, усмехаясь, не переставал дивиться — ну, лес и лес, чего ж тут бояться?
На очередной полянке вросла в сугроб покосившаяся замшелая избушка. Драконья голова, украшавшая конек, обломилась и свисала, держась неизвестно на чем. Зрелище получалось невеселое.
«Вот те и жилище бабы-яги» — подумал Руслан, и даже взгрустнулось ему — будто отмерло что-то, с детства незыблемое. Дверь открылась с оглушительным скрипом, Руслан вошел.
Изба и внутри являла собой картину полнейшего запустения. Выстуженная, не топленная уж Род ведает как давно, в горнице полный беспорядок, с потолка свисают иссушенные пучки каких-то трав, на полатях — ворох шкур, из-под шкур идет пар…
— Добрый день, бабуся! — наугад поздоровался Руслан. Ворох зашевелился, из-под него вылез облезлый тощий черный кот, затем еле слышно донесся дребезжащий старческий голос:
— Какой же он добрый, ежли вторую седмицу жрать неча и изба уж забыла, когда тепло было?
— Понял. Ты лежи, бабуся. А с остальным всем, авось, сладим.
Топорик, не Род весть какой, правда, он еще в сенях приметил. Там же и оселок отыскался. Сухостоя вокруг — обрубись. Силушка молодецкая, да топорик вострый — и вот уже и поленница полна, и огонь в печке гудит; лопата нашлась — колодезь расчищен, две бадьи воды студеной в избе, и котел на печке уж шипит; лук со стрелами с собой были — чуть в лес отошел, глядь — косой бежит. Вжжжик! Готов.
— А что, бабуся, крупа какая есть?
— Есть, есть! — радостно кивает баба-яга, трясущимися ручками развязывая мешочек с крупой.
Чуть оттаяв, старушка сварила себе отварчик какой-то, хлебнула, и оттаяла окончательно. Повеселела, глазки заблестели. А Руслан и сам не заметил, когда исчезли последние остатки мучившего его похмелья.
— Пора обратно мне, бабуся. Уж смеркаться скоро начнет, а путь не самый близкий.
— А ты, милок, торопись, да медленно. Я и отблагодарить тебя еще не успела, а ты уж собрался. Экий скорый!
— Да не надо мне твоей благодарности, бабушка. Помоги другому кому…
— Эээ, нет, Руслан. Ведаю, что ты затеял, дело энто весьма сурьезное, требует подготовки. Колдуна ведь изловить удумал?
— Гм… да… — Руслан хотел было поинтересоваться, откуда бабка про это знает, но, по некотором размышлении, решил все же промолчать.
— Да знаю, все про тебя знаю — я баба-яга, или кто? Думы-то твои, вот они, на поверхности, так по челу туда-сюда и бегают. И чего ты ополчился на этого Черноморда? Чем старик тебе не угодил?
— Дык ведь тать он, девок умыкает, мучит их, поди… Неровен час и до наших красавиц доберется…
— Доберется, не сомневайся. Да можешь мне не и рассказывать. Молодому богатырю жизнь без подвигов — не жизнь. И если нет подходящего чуда-юда в родных местах (а ведь есть, только поискать получше надо), надо идти за тридевять земель и тридесять морей, искать себе славы… Не ты первый, милок, да не ты и последний. Эвон, жидовин-то ваш, Илья который, как с печки слез, как силушку почувствовал — прямо озверел. Полсвета облазил, прежде чем на заставу-то встать, а уж скольких чудищ порубал да булавой своей в землю по уши вбил — так и вовсе не считано… Ну что ж, иди за своим колдуном. Обереги есть у тебя?
— А как же! — Руслан нащупал обереги. — Есть!
— Дам тебе еще один.
— Что за оберег? — посерьезнел богатырь. К волхованиям, оберегам и всему прочему, что от богов исходило, он всегда относился с должным почтением.
— Оберег — всем оберегам оберег. Говорят, еще от Старых Волхвов остался! — произнесла баба-яга с самым таинственным видом и принялась рыться в большом ларе. — …вот он! — она протянула Руслану деревянную бляху, кривую во все стороны, с семью разными рогами. Вид у бляхи был весьма неказистый, но в то, что это несомненный оберег, молодой воин поверил сразу. Обереги — чай, не побрякушки девичьи. Не в красоте их сила.
— Оберег этот, — значительно произнесла бабка, — не прост, ох как не прост. Многое делать он умеет. Вот, к примеру, ежели вот этот рог повернуть — запомни, вот этот, на птичий клюв похожий — сразу начнешь разуметь все звериные и птичьи языки.
