Холли Блэк - Красная перчатка
Меня захлестывает волна головокружения.
— Все верно, детка. Действительно, немного похож. Это была просто ошибка. Я тебя провожу.
Мать гладит Клайда по щеке. Тут кто угодно бы отшатнулся — на ней ведь нет перчаток, но он не обращает внимания на ее голые руки и покорно позволяет себя увести.
— Прости, мне так жаль. Даже не знаю, что на меня нашло.
— Разумеется. Я тебя прощаю, но мы вряд ли увидимся завтра вечером. Ты ведь все понимаешь?
Клайд краснеет от стыда.
— Конечно.
У меня перед глазами все плывет. Мать говорит еще что-то нежным голосом, вот только обращается она не ко мне.
Из гостиницы мы уезжаем на следующее утро. От солнечного света в висках бешено пульсирует кровь, по лбу стекает противный липкий пот — так всегда потеешь, когда болен. От малейшего движения перед глазами все кружится, словно я очутился на американских горках. Ждем, пока швейцар пригонит машину, я роюсь в рюкзаке в поисках темных очков и стараюсь лишний раз не оглядываться на синяк на мамином плече.
Сказала, что мы уезжаем, и с тех пор не произнесла больше ни слова. Молча собрали вещи и так же молча спустились на лифте в фойе. Ясное дело, мама в бешенстве.
Но мне не до того — слишком уж паршиво себя чувствую.
Наконец к отелю подъезжает мой старенький заржавленный «Мерседес». Мать что-то вручает швейцару, берет у него ключи, а я забираюсь на пассажирское сиденье, которое так нагрелось, что обжигает ноги даже сквозь джинсы.
Как только мы отъезжаем от тротуара, она принимается вопить:
— Зачем ты открыл дверь? Почему не посмотрел в глазок? Не спросил, кто это?
Так громко, что я вздрагиваю от боли.
— Кассель, ты что, совсем дурачок? Я тебя разве этому учила?
Правильно. Я поступил опрометчиво. Глупо. Сделался чересчур беззаботным в своей частной школе. Именно такие грубые ошибки и свойственны любителям, приличные мошенники их не совершают. К тому же мама под влиянием отдачи и поэтому эмоционально неуравновешенна. Она и обычно-то не очень уравновешенна, а из-за колдовства получается еще хуже. Колдовство в сочетании с яростью — тут ничего нельзя поделать, надо просто переждать.
В детстве такое случалось частенько, но мать долго пробыла в тюрьме, и я успел забыть, как сильно она может разойтись.
— Совсем дурачок? — Она переходит на визг. — Отвечай!
— Останови машину. — Я прислоняюсь лбом к оконному стеклу и закрываю глаза. — Пожалуйста, останови машину. И извини меня, я не хотел.
— Черта с два. — Теперь в ее голосе слышатся злоба и уверенность. — Таких идиотов не бывает. Ты это специально! Хотел, чтобы у меня ничего не вышло.
— Да брось. Просто не подумал. Мне правда жаль. Послушай, это же я в результате схлопотал шишку. Ну и что, ну пришлось нам уехать из Атлантик-Сити — через неделю уехали бы в любом случае, мне ведь надо в школу.
— Ты это специально, из-за Лилы. — Мама смотрит на дорогу, глаза сверкают от гнева. — Все еще на меня злишься.
Лила. Мой лучший друг. Я думал, что убил ее.
— Не собираюсь ее обсуждать. Во всяком случае, не с тобой, — огрызаюсь я.
Вспоминаю выразительную улыбку Лилы. Вспоминаю, как она лежала на кровати и тянулась ко мне.
Одним прикосновением мама заставила Лилу меня полюбить. И тем самым отняла ее у меня навсегда.
— Наступила на больную мозоль? — В ее голосе злобная радость. — Удивительно, ты и правда думал, что приглянулся дочери Захарова.
— Замолчи.
— Дурачок, простофиля, она тебя использовала. Кассель, да она бы на тебя и не взглянула после всего происшедшего. Ты бы напоминал ей о Барроне и о пережитом унижении, только и всего.
— А мне плевать. — Руки у меня трясутся. — Лучше так, чем…
Чем старательно избегать Лилу и ждать, пока ослабнет проклятие. Ждать и бояться, как она потом на меня посмотрит.
Лила желает меня, но это не любовь, а пародия. Жестокая насмешка.
А я так ее хотел, что почти готов был забыть об этом.
— Я оказала тебе услугу. Тебе следовало бы меня поблагодарить. Преподнесла Лилу на блюдечке с голубой каемочкой, без меня ты бы ее в жизни не получил.
Я резко и отрывисто смеюсь:
— Поблагодарить? Держи карман шире.
— Не смей так со мной разговаривать, — кричит мать и отвешивает мне пощечину, бьет изо всей силы.
Моя и без того несчастная голова ударяется о стекло. В глазах все меркнет, под веками вспыхивают цветные пятна.
— Останови.
К горлу подступает тошнота.
— Прости меня, — теперь голос нежный и ласковый. — Я не хотела. Ты как?
Мир накреняется в сторону.
— Ты должна остановить машину.
— Наверное, тебе сейчас кажется, что лучше идти пешком, чем ехать со мной в одной машине. Но если травма действительно серьезная, то…
— Останови! — кричу я таким голосом, что она все-таки слушается.
«Мерседес» резко сворачивает к обочине, мама ударяет по тормозам. Я вываливаюсь из автомобиля прямо на ходу.
Как раз вовремя — меня тут же выворачивает в траву.
Надеюсь, в Уоллингфорде нас не заставят писать сочинение на тему «Как я провел лето».
ГЛАВА 2
Ставлю свой «бенц» на стоянку для двенадцатиклассников — совсем близко от общежития, не то что раньше: ученики младших классов должны оставлять машины черт знает где. Легкое чувство самодовольства быстро сменяется тревогой: когда я глушу двигатель, «Мерседес» издает странное металлическое покашливание, будто собрался отдать концы. Выхожу и уныло пинаю шину. Хотел его починить, но из-за мамы руки до ремонта так и не дошли.
Сумки пока пусть полежат в багажнике. Иду через кампус к большому кирпичному зданию учебного центра Финке.
Над дверьми красуется написанный от руки плакат: «Приветствуем новичков-девятиклассников!» Легкий ветерок шелестит листьями деревьев, а меня наполняет тоска по тому, что я еще не успел потерять.
В холле за столом мисс Нойз роется в ящиках с картами-пропусками и выдает ученикам папки с необходимой информацией и документами. Две смутно знакомые десятиклассницы обнимаются, громко визжа от радости, но потом замечают меня и переходят на шепот. Что-то там про «самоубийство», «в одних трусах» и «милашка». Я ускоряю шаг.
Прыщавая, трясущаяся от страха девчонка получила ключи от комнаты в общежитии. Намертво вцепилась в своего папашу, словно без него тут же пропадет. Наверняка первый раз очутилась так далеко от дома. Мне и жалко ее, и одновременно немного завидно. Подходит моя очередь.
— Добрый день, мисс Нойз. Как у вас дела?
— Кассель Шарп! — Учительница поднимает голову и улыбается. — Я так рада, что ты теперь снова живешь на кампусе.
