Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце
Вдруг вскочил, сорвал с валика ремень с гирькой, разъединил пупчатые колёса, снял колебало. Медный позвонок грянулся, звякнув, на стол, покатился по кругу. Кудыка заметался по горенке, пряча резные части разобранного снарядца среди чурок и за жомом. Рассовав, остановился, тяжело дыша. Не вынес тишины и снова сбежал в подклет, к деду. Тот сидел у печки и, кутаясь в шубейку, задумчиво пучил глаза.
— Дед, а, дед… — жалобно позвал Кудыка ещё с лесенки.
Старый дед Пихто Твердятич очнулся и посмотрел на внука.
— Чего тебе?
— Да вот думаю… Сидим тут на тощее сердце… Вчерашнюю кашу не разогреть ли?..
— И думать не смей! — Деда подбросило с лавки. — Совсем осерчает солнышко — будешь тогда знать!..
Кудыка помялся, поправил светец и, присев рядом с дедом, уронил плечи.
— Вот ты говоришь: погорельцы… — беспомощно начал он. — Солнышко-де от них отвернулось… А почему отвернулось-то?..
Дед долго молчал, жевал губами.
— Согрешили, стало быть, вот и отвернулось, — недовольно ответил он наконец.
— А как согрешили-то? Время мерили?
— Может, и мерили. Кто их знает…
Кудыка приуныл окончательно.
— А греки? — спросил он с надеждой. — Греки-то вон тоже, говоришь, часы ладят… Что ж оно от них-то не отвернулось, от греков?..
— Это кто ж тебе сказал, что не отвернулось? — Дед зловеще усмехнулся. — Ещё как отвернулось! Солнышко-то садится — куда? В Теплынь-озеро. А греки как раз за Теплынью, на том берегу… За краем света, стало быть…
Опешил Кудыка.
— Что ж они, выходит, во тьме живут?
— Выходит, во тьме…
— А варяги?
— И варяги! — решительно отрубил дед, потом хмыкнул и задумался. — Нет, ну… — покашливая, добавил он. — Когда солнышко встаёт, оно немного и варягам светит… А когда садится — грекам…
Замолчал, моргая. Кудыка глядел на него во все глаза, и в голову лезло такое, от чего у доброго берендея, глядишь, последний ум отшибёт.
— А как же греки сказывают, — с запинкой спросил он, — что у них солнышко жарче нашего?..
— А ты больше греков слушай! — огрызнулся Пихто Твердятич. — Они тебе много чего понарасскажут, греки-то… Просто морок такой бывает над Теплынь-озером. Сразу после заката. Так и называется — ложное солнце. Или греческое… И жара от него никакого нету, видимость одна…
— Да погоди ты, дед! — взмолился Кудыка. — Морок — ладно! Кляп[13] с ним, с мороком… Но само-то солнышко, оно ж едино!..
— В двух ликах, — строго добавил дед, поднимая корявый палец.
— Это понятно… — торопливо поправился Кудыка. — Чётное, стало быть, и нечётное… Но ведь оба лика-то — всё равно светлые!.. Как же оно тогда отвернуться может? Чем оно отвернётся-то?..
Дед открыл было рот, но, видно, и у него тоже в голове захлестнуло — так ничего и не ответил старый…
А что до двух солнечных ликов, то тут дело было тонкое. Всякий берендей точно знал, чётное сегодня солнышко на небесах или же нечётное. Ежели, скажем, выйдешь на заре, когда раскаляется оно ещё не добела, а только докрасна, и увидишь, что плавает по тресветлому этакое тёмное пятнышко, то, стало быть, день ныне — чётный. И хотя волхвы твердили неустанно, что оба солнечных лика одинаково благосклонны к добрым берендеям и разнятся лишь затем, чтобы легче было дни отличать, — разве что дурачок какой решился бы при чётном солнышке затеять новое дело: пиво там затереть или, скажем, соху новую изладить.
И, что хуже всего, вставать сегодня не желало именно нечётное, счастливое солнышко, при котором хоть резные чурки-берендейки волхвам неси, хоть обоз снаряжай за пеплом да золой к Теплынь-озеру…
— Да нет, — возмутился вдруг дед Пихто Твердятич. — Не за что ему на нас гневаться… Это, видать, сволочане нагрешили — с них станется! А мы-то теплынцы!..
— А!.. — Кудыка в ответ лишь рукой махнул. — Что совой об пень, что пнём об сову… Солнышко-то и нам, и им светит…
— Да как это ты говоришь: всё едино? — вскипел дед. — Они, значит, виноваты, а мы в темноте сиди?..
Тут где-то неподалёку на заснеженной улочке свистнуло, гаркнуло, и Кудыка вскинул голову.
Либо пойти взглянуть?.. — боязливо пробормотал он, встал и затянул потуже опояску.
* * *Свистнуло, гаркнуло, гулким эхом[14] отдалось за чёрной Вытеклой. И полезла с огнём, подвывая, из подворотен и калиток на заснеженные улочки опростоумевшая от страха слободка. Въевшись глазами в чёрный, как сажа, восток, заголосили бабы, растерянно рявкнули на них мужики. Велик был народный вопль…
Те берендеи, что проснулись раньше всех и хватились жён, заслышав общий крик, опомнились, закрутили головами. Остановился, как в лоб поленом озадаченный, боярин Блуд Чадович, не дойдя каких-нибудь двух переплёвов[15] до ветхой Докукиной избушки. Тоже, видать, сообразил, что племянница-то в терем вернётся, а вот солнышко…
Стужа стояла такая, что зубы смерзались. Вспомнилось даже присловье: «Лешие, чай, озябли, не ровен час греться придут». Присловье, понятно, шутейное: в лесу дровец куда больше, чем в слободе, — и всё же Кудыке почудилось и не однажды в свете съёжившихся на холоде огней, что метнулась за сугроб косматая серая тень. Лешие-то, как известно, шастают в вывороченных наизнанку шубах. Обычай у них такой…
Ужаснувшиеся берендеи сбивались в толпы, кричали наперебой и всё порывались идти кого-то бить, только вот никак не могли решить, кого.
— Пустили погорельцев? — надрывался некто и сам не слишком отличавшийся от выходца из Чёрной Сумеречи — дыры сплошь да заплатки. — А они вон ворожат, воду в ложке замораживают, порчу наводят!.. Что? Не так?.. Мы-то солнышко Ярилом зовём! А они что Ярилом зовут? Сказать стыдно! Кляп мужской… Да как же ему, солнышку, то есть, добросиянному, не обидеться?..
— Берендеи! — не дослышав, о ком речь, бухнул кто-то, как в колокол. — Потопим всех греков в Вытекле!..
— Я те потоплю! — зычно прикрикнул подоспевший с дружиною боярин Блуд Чадович. — С греков пошлина в казну идёт!..
— А им, толстопузым, мошна дороже солнышка! — прозвенел в ответ молодой дерзкий голос.
Запахло смутой. Храбры нахмурились, сдвинулись поплотнее вокруг боярина, подёргали на всякий случай сабельки в ножнах — вдруг примёрзли? Трепетали огоньки в скляницах греческих ламп, трещали запрещённые смоляные светочи. До смуты, однако, не дошло.
— Да чего гадать? Волхвов спросить надобно! — сообразил вдруг Кудыка.
— Вер-рна! Тащи сюда волхвов! Мы их, понимаешь, кормим-поим, а у них вон и солнышко не встаёт!..
— Ну ты с волхвами-то… побережней!..
