Дуглас Брайан - Укротитель монстров
Но киммерийцу, понятное дело, безразличны научные задачи, стоящие перед бритунским академиком.
– Я никогда не платил за любовь, – кратко сказал ему Конан. – И вам не советую этого делать, дружище. Если женщина берет деньги за ночь, проведенную с ней в постели, значит, все, что она говорит и делает, – ложь. Вы никогда не узнаете правды ни о ней, ни о себе, ни о чем на свете, если будете давать ей деньги за любовь.
– Но меня интересует их обычай, – пытался возражать Олдвин, красный, как вареный рак. Конану каким-то образом постоянно удавалось смущать его. – Я изучаю манеры и легенды…
– Она наврет вам с три короба, – засмеялся Конан, – и чем больше вы ей заплатите, тем необъятнее будет ее фантазия.
Олдвин вздохнул.
– Ваша взяла, – сказал он. – Ума не приложу, почему вам всегда удается побивать меня в спорах. В конце концов, это ведь я – действительный член бритунской Академии, а не вы!
– Ну, бритунская Академия – это еще не весь свет! – заявил Конан. – Лично я одно время преподавал философию в Кхитае.
У Олдвина вытянулось лицо, а киммериец безжалостно захохотал и потребовал у служанки еще один кувшин вина.
… Пробудившись после пирушки, Олдвин постепенно вспомнил все эти разговоры. Ощущение неловкости притупилось, а вот чувство досады – наоборот, стало острее. Кто он такой, этот Конан, чтобы решать за Олдвина, стоит ему нанять шлюху или не стоит?
Олдвин повернулся в ту сторону, откуда вдруг донесся громкий храп, и обнаружил того, о ком только что думал, спящим. Конан лежал на охапке соломы, беспечно разметавшись во сне. Одна его рука выглядывала из-под навеса. Олдвин невольно позавидовал своему спутнику. Казалось, у киммерийца никогда не бывает ни головных болей, ни угрызений совести. Трудно представить себе нечто, способное лишить его сна.
А вот третьего их товарища, Эана, нигде не было видно. Одвин даже нашел в себе силы встать на ноги и обойти трактир со всех сторон. Факелы, пылавшие ночью возле входа, зазывая посетителей, сейчас уже погасли и выглядели просто обугленными головешками. Они как будто тоже утомились после вчерашнего.
Дверь стояла открытой настежь, в дверной проем видно было, как босоногий слуга в одной набедренной повязке прибирается после вчерашней пирушки. Вид у слуги был кислый.
– Эй, приятель! – окликнул его Олдвин.
Слуга поднял голову и устремил на посетителя недовольный взгляд.
– Скажи-ка, ты видел вчера меня? – продолжал Олдвин.
Слуга молча выпрямился. Он уставился на Олдвина как на умалишенного.
– Ну-ка припомни, – настаивал Олдвин. – Со мной был здоровенный верзила-варвар.
Слуга сказал:
– Да кого здесь только вчера не было, господин!
– Меня ты, положим, не запомнил, но уж на киммерийца ты всяко не мог не обратить внимания! – заявил Олдвин. – Огромного роста, с черными волосами. Он выдворил из кабака женщину. Вынес ее на руках за порог и запретил входить внутрь.
Лицо слуги прояснилось.
– О, – проговорил он почтительно, – этот твой спутник, должно быть, великий воин.
– Ну вот, хвала богам, ты его запомнил! – обрадовался Олдвин. – Разумеется, он великий воин, и разорвет тебя на кусочки, если ты мне не поможешь.
Слуга медленно покачал головой.
– Великий воин никогда не разорвет меня на кусочки, потому что великий воин не снизойдет до такого ничтожества, как я. И я не налью тебе бесплатно выпивки, пока не проснется мой хозяин, а он будет отдыхать до полудня. Так что прощай.
– Мне вовсе не нужна выпивка! – оскорбился Олдвин. – Благодарение Белу, я умею пить так, чтобы наутро не было никаких последствий… – В этот миг головная боль решила отомстить за себя и яростно стиснула виски бритунца своими железными пальцами, так что лицо его поневоле исказилось жуткой гримасой. – Насчет меня можешь не беспокоиться.
– Я совершенно не беспокоюсь, господин, – заверил Олдвина слуга.
– Слушай меня, умник! – зашипел Олдвин. – Со мной и киммерийцем был еще третий. Паренек помладше тебя. Ну, молодой мужчина, можно сказать. Лет двадцати, словом. Помнишь такого?
Слуга моргал, и лицо у него было очень скучное. Было совершенно очевидно, что расспросы приезжего нагоняют на него тоску.
– Да не помню я, господин, никакого паренька, – уныло протянул он.
– Я к тому, что может быть ты видел, куда он ушел, – продолжал Олдвин.
Слуга не ответил и вернулся к своей работе. Олдвин в бессильной ярости посмотрел на него. Но слуга слишком хорошо знал, что приезжий ничего не в состоянии с ним поделать. Кабачок закрыт, слуга занят своей работой, а Олдвин, коль скоро он ни за что не платит, не является клиентом, – следовательно, и нахамить ему можно безнаказанно.
Олдвин вернулся под навес в смутной надежде, что Эан уже появился там с рассказом о своих ночных похождениях наготове. Но Эана не было.
– Конан! – Олдвин потряс киммерийца за плечо.
Ответом ему было яростное горловое рычание. Можно было подумать, что на соломе спит не человек, а какой-то дикий зверь в обличье человека.
– Конан! – Олдвин не отступал.
Киммериец открыл глаза и вдруг улыбнулся.
– Мне снился великолепный сон! – сообщил он. – Будто я сражаюсь с одним великаном, и вот, когда я перерубил ему голень, он… – Тут он увидел Олдвина, помятого после вчерашних возлияний и встревоженного утренним открытием, и сразу омрачился. – Что-то случилось?
– Возможно, ничего, – Олдвин пожал плечами. – Когда я проснулся, Эана рядом не оказалось.
– Эан – взрослый человек, – сказал Конан. – И довольно симпатичный в глазах женщин. Так что в его отсутствий нет ничего удивительного.
– Да, но… – Олдвин замялся.
– Что? – Конан выглядел удивленным. – Что-то не так?
– Эан такой беззащитный… Он почти двести лет не жил среди обыкновенных людей. Он мог позабыть о том, как это опасно.
– Эан двести лет жил среди чудовищ и сам был чудовищем, – резко возразил Конан. – Полагаю, это тоже довольно опасно, не так ли?
– Да, – согласился Олдвин и тут же строптиво добавил: – Однако вряд ли так же опасно, как иметь дело с обычными людьми.
Конан засмеялся.
– Сразу видно, что вы академик! Вас, кажется, не переспоришь.
– Меня этому учили, – скромно признал Олдвин. И тут же добавил: – В любом случае, меня тревожит его отсутствие. Может быть, нам следует поискать его?
– Позже, – зевнул Конан. – Сперва подождем. Возможно, он скоро вернется и расскажет нам, что влюбился. Или мы увидим его возле позорного столба на городской площади с надписью «Вор» на груди.
С этим он вновь растянулся на соломе.
Олдвину удалось растолкать Конана только к полудню. Тревога бритунца росла. От Эана по-прежнему не поступало никаких известий. Кабачок уже открылся, но после утреннего разговора с грубым слугой Олдвин решительно не желал заходить туда.
