Татьяна Чернявская - Роза из клана Коршунов
Её детство закончилось вместе с первым трауром. Матушка выпустила Каринку из комнаты и взяла воспитание дочери в свои хрупкие и весьма властные ручки. Вся жизнь юной Корсач превратилась в бесконечную череду уроков, занятий, практик, тренировок. Языки и литература, каллиграфия и словесность, музыка и хореография, рисование и пение захлестнули маленькую головку болезненной девочки, не оставив места ни мечтаньям, ни развлеченьям. В редкие минуты уединения Каринка со слезами вспоминала отца, их общие планы и занятия, печально перелистывала походные дневники боевого офицера и устало пыталась представить себе другую жизнь. Год от года представления становились всё сказочнее и туманнее, скука всё тяжелее, а времени всё меньше. Матушка прилагала все усилия, чтоб нескладная, неумелая дочь могла гордо именоваться благородной девицей лучших манер, нанимала самых именитых учителей Постава, сама до изнеможенья мучила её повторением уроков. Девочка неумело коверкала незнакомые слова, пачкалась по уши чернилами, рвала струны арфы, путалась в ногах и безвкусно выдавливала из себя простейшие арии. Наставники бессильно опускали руки от такой бесталанности, обучая без рвения и особых стараний, и только Лактасса искренне надеялась на успех. В её мечтах дочь представала изящной барышней при дворе заграничного правителя или Императорского посла, а ради такого будущего было не жалко ничего и никого.
Деньги стремительно подходили к концу; вдовьего пособия, что Император милостью своей пожаловал офицерской семье, постоянно не хватало. Госпоже Корсач пришлось распустить прислугу, оставив при доме лишь горничную, чтоб самой не мараться грязной работой, и дворового, которого по старости больше никто бы уже не нанял. Все отцовские вещи были распроданы или заложены, даже большой серебряный щит с головой неведомого чудовища пришлось за долги отдать градоправителю. При этом стол всегда был полон, а платья новы. Что бы ни говорила об умеренности Карина, матушка не прислушивалась к её словам, веря, что благородная девица обязана жить в достатке. Весь Постав если не знал, то точно догадывался о тяжёлом положении семьи покойного командующего. Как, в прочем, знал, и что Лактасса была из породы тех женщин, которые могут вытрясти душу из любого ростовщика, а посему и не особо стремился помогать семейству.
Постепенно забылись старые военные друзья отца, что часто приезжали погостить с семьями, его добросердечные сослуживцы, забегавшие после вахты поделиться новостями, и простые, но весёлые родственники. Дом с дубами на фасаде, что стоял возле самой дороги, всё серел и пустел, грустя без хозяина и его весёлых затей. Сама же Каринка яростно тосковала по отцу не долго, время превратило тоску в постоянную грусть и серую тяжёлую пелену на её плечах. Девочка почти перестала улыбаться, и высокий забор окончательно отрезал её от Постава, Долины и детских мечтаний.
Как-то в свободный от хореографии вечер Карине удалось улизнуть из дому и спрятаться в покосившейся беседке, чтоб в одиночестве отдохнуть от нотаций и брюзжания матушки. Построенная ещё прежними хозяевами беседка плотно вжалась в угол двора и укрылась частыми кустами смородины, отчего на её боках местами можно было различить первоначальную красную краску. Каринка любила сидеть здесь и воображать, как же красиво смотрелся бы их дом несколько веков назад, когда пустыня ещё не обжигала склоны гор жадным дыханием. Сейчас девочка настолько устала от декламаций древней саги, что не могла думать даже о таких вещах. Она просто сидела, стараясь надышаться свежим прохладным воздухом на день вперёд, и даже не заметила, как задремала. Гроллинский рог заставил её испуганно подпрыгнуть на лавке. Он заглушал лошадиное ржание и испуганные крики выбегавших из дворов людей. Каринка влезла на лавочку и осторожно заглянула за забор, ей приходилось становиться на цыпочки, чтоб только краем глаза уловить происходящее на улице.
Сотни переливающихся щитов отражали закат, слепили и приковывали взгляды. Длинные плащи с чёрными каёмками войны колыхались в безукоризненных рядах вышколенных бойцов. Тяжёлые сапоги с металлическими набойками звонко чеканили шаг. Лица их были суровы и серы, не было шуток и песен городских гроллинов. Впереди на большом рыжем коне ехал молодой командир. Он очень напомнил Карине отца: на мужчине были форменный мундир, золотые нашивки и наплечный клинок офицера. Похожие когда-то хранились в отцовском кабинете, и, глядя на них, девочка со щемящим чувством тоски подумала, что, если бы не вурлок, на этом коне ехал бы её отец. Мужчина важно и неспешно двигался в центральный район, поравнявшись с их домом, он задорно подмигнул девочке и снова с каменным лицом уставился вперёд. Толпа почтительно расступалась перед Императорской армией, заламывала руки, взволнованно причитала, но боялась что-либо спрашивать у суровых гроллинов.
Вмиг Постав захлестнула волна сплетен и шума, горожане скупали с прилавков последние сухари и порченый сыр, запасались тканью и железом, укрепляли заборы и перебирались в погреба. Одним словом, не зная, чего ожидать, люди готовились сразу ко всему, чтоб ни быть застигнутыми врасплох. Постав весь гудел и сотрясался. Говорили, что началась война; что Постав собираются сжечь, чтоб не отдавать врагу; что Император захотел покорить иноверцев, живущих за пустыней; что Верховный священник предсказал конец света и воины идут упрашивать богов подождать ещё лет десять и много всего такого, что прибегавшая каждый час с площади горничная не решалась рассказывать девочке. Но всё-таки чаще всего слышалось слово "вурлок". Как смогла понять из подслушанного разговора Каринка, вурлокам стало мало своей ужасной пустыни, где монстры бесчинствовали безбожными стаями, и они сбились в настоящие кланы и двинулись на Долину.
Матушка серьёзно обеспокоилась и, заперев дочь в спальне, побежала сама на сбор сплетен. Женщина постаралась не отставать от предприимчивых соседок и скупить на оставшиеся деньги лекарств на любой случай жизни, начиная царапиной и простудой, заканчивая укусом песчаной гадюки и косоглазием. Погреб вмиг был оборудован всем необходимым для длительной и изнуряющей осады, припасы на зиму надёжно запрятаны от мародёров и грабителей в хитроумные тайники. Каринка видела сквозь щель, как мелькают по коридору, то туфли горничной, то подол матушкиного платья. Девочка никогда прежде не видела матушку такой взволнованной и напуганной, даже когда пришли приставы описывать за долги имущество и пришлось спешно продавать хрустальную статую Императора. Крайней точкой домашней паники стали принесённые дворовым известия, что в Постав входят отряды высокого народа и подгорных людей. Лактасса Корсач приняла новость с аристократической стойкостью, прочие дамы хватались за сердце, прятали незамужних дочерей, падали в обморок, крестились и бежали смотреть на недавних врагов. Лактасса поправила причёску, приказала горничной не ходить близко от домов, где расквартируют высоких офицеров, и надолго скрылась в своём будуаре.
