Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К
– То есть я теперь должен помочь тебе избавиться от этого несчастного юноши?
– Ну… как бы да. Он никчемность и позорит своих великих предшественников. – Ташка улыбается лукаво, одним уголком рта, прикусив слегка пухлую нижнюю губку – эту улыбку я хорошо помню с тех доисторических времен, когда был еще не старым другом, а новым знакомым, и перед нами обоими маячили ошеломительные эротические перспективы.
Убедившись, что сердце мое начало понемногу подтаивать, как извлеченный из морозилки пакет с субпродуктами, она деловито продолжает:
– Невозможно отделаться от человека, который все время сидит у тебя в гостях. Я-то ведь тоже тут сижу. И он думает, будто мы сидим у тебя вместе. Это ужасно.
– Паучиха, – ласково говорю я. – Маленькая, прожорливая паучиха. Будь по-твоему. Отлучим его от церкви, уговорила.
Главный герой предстоящей нам бытовой драмы тем временем вернулся из уборной. Смотрит на нас подозрительно – тоже мне, ревнивец! Мы все же не пара разнополых павианов, которых на пять минут без присмотра оставить нельзя. Да и что можно успеть за пять-то минут? Разве только вычеркнуть его из дальнейшего повествования, это да, дурное дело нехитрое…
3. Аватара
(Др. – инд. аvatara, «снисхождение»), в индуистской мифологии нисхождение божества на землю, его воплощение в смертное существо…
– Что это за привидение? Как такое может быть?
Я опешил. Растерянно смотрел на женщину, которую мне представили всего несколько секунд назад. Тревожная, почти мучительная для моего зрения оправа красных одежд, затейливые спирали веснушек на сливочной коже, маленький бледный рот, глаза темные – недобрые, к слову сказать, глаза, – но трогательные ямочки на щеках и почти младенческие золотые кудряшки. Странный набор примет, привлекательный и вряд ли фотогеничный (примечание моего «внутреннего фотографа», которого, в отличие от сумки с аппаратурой, непросто оставить дома). Оля, Ольга – вот как ее звали. Или Олла: с ударением на последний слог – для друзей, а на первый – для городских сплетников. Хельга – для клиентов: варяжский орнамент в южном городе особенно привлекателен, ибо сулит прикосновение к акварельной северной прохладе, а потому, вероятно, приравнивается к кондиционеру (пусть даже неисправному).
– Не человек – выдумка какая-то! Не знаю только, чья…
Мое изумление достигло крайних пределов, я в неловкой позе навис над диваном, на краешек которого всего четверть секунды назад намеревался скромно, но с достоинством опуститься. Стоп-кадр. Статуя скульптора Пеония из Менде «Купидон, замерший над ночною вазою», – вот как это, вероятно, выглядело.
Из-за моей спины раздавались звучные хлопки, производимые длинными ресницами Ташки. В течение двух долгих, жарких, ароматных майских недель она сулила мне встречу с таинственной Оллой-Хельгой, величайшей гадалкой причерноморских степей, пиковой дамой кофейных подворотен, владычицей тайной службы астрологической помощи, генеральшей приворотно-отворотных войск и прочая и прочая. Ей, Ольге, моя подружка, скорее всего, тоже обещала нечто невероятное в моем лице, интриговала, привирала, кружила голову. Наташка – замечательная, маленькая светская лгунья; слушая ее восхищенные отчеты о друзьях-приятелях, можно заключить, что рассказчица снимает дачу в какой-нибудь стране фей. Она сама, впрочем, в этом и не сомневается.
И вот сценарий моего визита к гадалке Оле (Олле? Хельге?), порожденный добрым сердечком мечтательницы Таши, летел в тартарары. Главные герои не выучили текст; они даже не потрудились его прочитать, а потому вели себя совершенно неадекватно. Ольга озадачивала нас бессмысленными вопросами, вела диалог в агрессивной манере, словно мы с нею – не хозяйка и гости, а боксеры-легковесы, впервые выпущенные на ринг; я же, вместо того, чтобы отрабатывать сомнительную славу главного городского болтуна, молча пялился на хозяйку, неловко оттопырив зад в направлении кожаного дивана афроамериканских стáтей.
– Ну и что вы оба так на меня уставились? – невозмутимо спросила Ольга. – Мне положено вести себя эксцентрично, это мой хлеб. Или вы предпочитаете крылья летучих мышей под потолком, скелет в шкафу и чучело совы на столе?
– Пожалуй, нет, – дар речи постепенно ко мне возвращался, – это будет слишком похоже на кабинет биологии в средней школе.
– Вот и я так думаю, – неожиданно легко согласилась наша хозяйка. – Знаешь, тебе не следует садиться на диван. Он слишком мягкий, ты там раскиснешь. Лучше на стул… да не на этот, на другой. Спиной к окну, вот так. А на диван мы усадим Наталью.
– Я тоже раскисну, у меня похмелье, – гордо сообщила Ташка, обрушивая в темную нежность дивана все свои сокрушительные сорок семь килограммов.
– Тебе можно киснуть, тебе у меня даже спать можно, тебе вообще все везде можно… пока можно. Пока.
– Почему «пока»?
Ольга не отвечает, она садится напротив меня и глядит мрачно, исподлобья. Тон у нее, тем не менее, дружеский, доверительный – если только слушать голос, а в глаза не заглядывать.
– Этой маленькой женщине, нашей с тобой подружке, можно все, представляешь? Не только здесь, у меня дома, а вообще все. И эта лафа будет продолжаться, пока она не выйдет замуж. Тогда – финиш. Ничего от ее удачи не останется.
– Ну не выйду я замуж, не выйду, – досадливо бурчит Ташка. Она явно слышит это пророчество не впервые. Возможно, когда-то обещание несчастливого замужества произвело на нее глубокое впечатление, но не сейчас. Сейчас ей наплевать.
– Есть у тебя такой шанс, – соглашается гадалка. – Но очень-очень маленький, – резко оборачивается ко мне: – Эй, Макс, или как тебя там на самом деле зовут…
– Именно так и зовут.
Но Ольга меня словно бы не слышит.
– …присматривай за этой девочкой, забивай ей голову всякими лживыми глупостями, обещай золотые горы или отправь в ашрам какой от греха подальше – лишь бы не вздумала замуж выскакивать. Ей нельзя.
– Никому нельзя, по-моему, – ее страстный монолог о Ташкиной судьбе понемногу начинает меня забавлять. – Я вообще противник института брака…
– Это как раз полная ерунда – все, что ты говоришь, – вдруг рассердилась Ольга. – Проще простого быть противником какого-то там «института»; куда труднее заботиться об одном-единственном живом человечке – вот хотя бы об этой женщине, которой ни в коем случае нельзя выходить замуж… Впрочем, зря я прошу тебя о ней позаботиться. У тебя не получится, не твое это дело. Ну и не надо!
Куда-то не туда нас занесло – так мне, во всяком случае, показалось. В таких ситуациях проще пожимать плечами, чем отвечать. Этим полезным физическим упражнением я и занялся. Оно укрепляет мышцы плечевого пояса, предотвращает сколиоз и, возможно, даже продлевает жизнь, как всякий мудрый поступок. Ольга (ни «Олла», ни «Хельга» в моем сознании пока не укоренялись, для меня она была Оля, Оленька, а то и вовсе Олька), как ни в чем не бывало, принялась хлопотать по хозяйству. Нам был явлен пузатый чайник с алыми маками на фаянсовом брюхе; шоколадная тьма буфета породила разнокалиберные чашки. Мед в деревянной миске изрядно подсох, зато холщовый мешочек для чая дразнил воображение тонкими травяными ароматами. Ташка косилась на меня смущенно и испытующе, словно бы пробовала на вкус мое настроение, обнаруживала там некую подозрительную горчинку и была заранее готова взять на себя ответственность за ее появление. Зря, кстати: я был скорее заинтригован, чем разочарован. И вообще – не волоком же она меня через весь город сюда тащила! Сам притопал, как миленький: кошачья погибель – любопытство – и крупного примата до цугундера доведет.
