Время перемен (СИ) - Капба Евгений Адгурович
Вдруг игривый девичий голос окликнул его:
— Маэстру Тиберий Аркан! Мой господин зовет вас отобедать с нами!
И на кой черт тогда нужен был весь этот цирк с нарядом наемника и шапероном? Мог бы заявиться сюда в камзоле с серебряным шитьем и при шпаге — если каждый встречный-поперечный и так знает, с кем имеет дело!
— Сочту за честь… — проговорил сквозь зубы Рем.
Обедать с Флоем! Удовольствие весьма сомнительное…
Коня приняли расфуфыренные лакеи, девушка чуть не силком втащила Аркана в беседку и усадила напротив Флоя, который вяло махнул рукой, здороваясь. Обе мистрисс начали наперебой предлагать одно блюдо за другим, нахваливать вина и закуски. Виконт наблюдал за всем этим, белозубо улыбаясь. На его холеном лице закрепилось выражение явного получения наслаждения от ситуации.
— Тиберий… — начал он бархатным баритоном. — Можно я буду называть вас Тиберий? Мы с вами оказались в весьма щекотливой ситуации…
Рем даже напрягся — они с Флоем в щекотливой ситуации?
— Я по поводу нашего дорогого герцога говорю, дай Творец ему долгих лет жизни… — успокоил Аркана аристократ. — Все эти интриги, заговоры — это так неинтересно, так пошло… Когда я узнал что являюсь претендентом, я так расстроился, что выпивал целую неделю! И если бы не мои девочки, я опять стал бы алкоголиком, как десять лет назад, когда умерла моя женушка. Ох, это было невыносимо, просто невыносимо!
Флой манерно притянул к себе одну из блондинок и поцеловал ее в шейку. Та захихикала, а вельможа продолжил:
— Этот дю Массакр — такой несносный, абсолютно дикий, грубый мужлан! Поверите, он угрожал мне, пришел в мой дом и пытался допросить меня по поводу убийства Тарле! Грозил отрезать мне тестикулы, слыханное ли дело⁈
Рем едва сдержал смешок: тестикулы, надо же! Какой, однако, удивительный тип этот Флой! Удивительный тип картинно вздернул бровь:
— Я бы хотел исключить всякие недопонимания между нами, дорогой Тиберий! Знайте, я вовсе не претендую на скипетр, — он засмеялся, запрокинув голову, делая паузы между каждым «ха». — Ха! Ха!Ха! Мне хорошо здесь, с моими девочками, скрипками и южными фруктами, правда, мои лапочки-зайчики-солнышки?
Девочки уселись к нему на колени и чмокнули каждая в ближнюю к ней щеку. Аркан моргнул от неожиданности. Ну и какой из него после этого гомосек? Флой, безусловно, пижон, оригинал, сибарит и павлин, но предпочтения у него весьма традиционны — это всякий мужчина сразу поймет. В это время одна из девушек поцеловала вельможу в губы и что-то прошептала на ушко, хихикая.
— Тиберий, не хотите задержаться после обеда? Мои проказницы придумали что-то интересное…
— Нет-нет, — заторопился Рем. — Дела, знаете ли…
Произнести подобное было настоящим подвигом для молодого парня — проказницы на самом деле были очень, очень хорошенькими. Но дружба есть дружба — он обещал Микке забрать его в течение часа… А потому — с видимым сожалением Аркан поднялся.
— Ну, тогда не смею вас задерживать, дорогой Тиберий… Надеюсь мы правильно друг друга поняли? Я не составлю вам конкуренции, можете быть уверены. И даже более того — моя шпага к вашим услугам, если вы решите отдубасить этого дикаря дю Массакра, — воинственно закончил Флой.
— Приму к сведению, — стараясь держать лицо произнес Аркан. — Хорошего дня, вам, маэстру, и вам, мистрисс!
Поклонившись девушкам, Рем, совершенно сбитый с толку, спешно зашагал к калитке. За его спиной слышались звуки поцелуев, заглушаемые игрой струнно-смычковых инструментов и звонкий смех.
II
Реморализация — это всегда тяжко. Даже в исполнении капеллана замка Аркан она заставляла рыдать и биться головой об пол от осознания всей глубины собственного ничтожества. Величайшее таинство ортодоксальной церкви, проведенное самим экзархом, было сродни удару молнии — прямо в душу.
Рем Тиберий Аркан, приведя северянина Микке к воротам монастыря святого Завиши рассчитывал на обстоятельный, деловой разговор. Однако, оказалось что слишком долго он прожил вдали от единоверцев — в вольнодумной Смарагде, в трюме пиратского корабля и за морем у эльфов. Считать его высокопервосвященство — ортодоксального иерарха, авторитетнейшего из владык церкви, просто еще одним из сильных мира сего, ставить его в ряд с аристократами, военачальниками и богачами было большой ошибкой.
Вместо помпезных одеяний и сложных ритуалов, вычурных слов и солидности в движениях — свободная серая сутана, худощавая крепкая фигура, пробивающий насквозь взгляд голубых глаз из-под седых бровей, и едва видная под окладистой бородой понимающая улыбка.
— Реморализация, — сказал экзарх.
— Но… — Рем попытался начать говорить, хотел представить своего друга, но был прерван спокойным жестом экзарха.
— Подойди!
Сухая и горячая рука первосвященника коснулась лба молодого Аркана и через мгновение он рухнул на пол, глаза его закатились, тело затряслось в судорогах. Микке кинулся к другу:
— Что вы с ним сделали?
— Реморализация есть возвращение к исходным ценностям. Каждому из нас в глубине души понятно, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо — помогать людям, растить детей, создавать красивые и качественные вещи, прощать, искать новых знаний… Душе и телу становится легко и радостно, когда делаешь хорошее. И напротив — лишать жизни, разрушать, лгать — после этого любой человек чувствует себя так, будто вывалялся в грязи. Даже закостеневший в грехе душегуб где-то там, внутри себя осознает, что он творит зло, что это плохо и неправильно, — его высокопервосвященство старался говорить простыми словами, так, чтобы северянин его понял. — Мы, люди, мастера самообмана. Ложь во благо остается ложью — пусть она иногда и может помочь кому-то. Убийство остается убийством, даже если убивая одного мы спасаем десятерых. Тысячи красивых слов и измышлений не изменят этого. Грех есть грех.
Северянин увидел, что его товарищ приходит в себя и немного успокоился.
— А воины? — спросил он.
— Воину приходится убивать врагов по необходимости, защищая свою семью, свой народ. Если воин забывает о том, что убийство — грех, если начинает воевать ради удовольствия, военной добычи или славы — то превращается в обычного убийцу, грабителя, честолюбца. В этом нет чести, только грех! Вы не увидите, чтобы дружине или войску ортодоксов отдавали город на разграбление. Не увидите в занятых нами селениях изнасилованных женщин и убитых детей. Потому, что наши воины перед походом идут к капеллану — и проходят через реморализацию. Чтобы не забывать, что такое хорошо, и что такое плохо…
— Ваше высокопервосвященство… — промычал Рем, приподнимаясь на локтях. — Зачем же так…
— Сколько лет? — спросил экзарх.
Аркан сначала вопроса не понял, а потом выдохнул:
— Пять. Пять лет без реморализации…
— Потому — так. А теперь вставай. Разговор будет долгим.
Как оказалось, проще всего было решить вопрос Микке. Богословский диспут в Байараде — номинальной столице Севера — должен был состоятся только осенью, так что времени хватало. С озорными искорками в глазах его высокопервосвященство обещал отправить убеждать Эдускунту лучшего миссионера с соответствующим сопровождением — на подготовку экспедиции нужно было несколько дней, и Микке обещал подождать, и отправиться на родину вместе с делегацией ортодоксов.
Рем смотрел на него вытаращенными глазами: выходит, и ему теперь предстояло путешествие? Только ведь домой приехал! Ну Микке, ну северный олень! Но деваться некуда — слово Аркана твёрже кремня! Да и попасть в жернова политических интриг не улыбалось — вон, претенденты дохнут как мухи, а Флою вообще угрожали тестикулы отрезать… Так или иначе, северянин остался доволен. Он свою задачу выполнил — пусть и с задержкой, но без опоздания. Мог возвращаться к своему разлюбезному дядюшке Корхонену с высоко поднятой головой.
Дело же Аркана потребовало долгой беседы. Зилоты — воины-храмовники — внесли в аскетичный кабинет экзарха поднос с чайником и керамическими чашками и поставил его на письменный стол. Аромат травяного настоя заполнил помещение, и рассказ полился легче — терпкий напиток прочищал мозги и развязывал язык.
