Мерри Джинн - Дети леса, дети звезд
Грин нервничал и боялся, и Тесс его нервозность почувствовал, но истолковал по-своему, и «для защиты от воров» дал Грину тот самый фонарик с различными режимами света, который Грин помнил с первого же вечера:
— Яркая вспышка прицельно в глаза, — Мастер пронзил Грина взглядом еще более строгим, чем обычно, и даже немного тревожным, вручая фонарик, — и зрение дня через три восстановится. В остальном — абсолютно безвредно.
Грин поблагодарил, повесил фонарик через ременную петлю на пояс, рядом с ножом, криво улыбнулся Тессу и ушел. Дорога его проходила лесом через кабачок Рози, где он переночевал, заботливо просоленную шкуру рогача сменял на задумчивого ослика с двухколесной тележкой и кучу крепких мешков, и дальше, через три деревни вышел на ярмарочный круг у самого проезжего тракта.
Проезжий тракт — удивительное, завораживающее зрелище. Вот нахоженная дорога, заботливо обсаженная деревьями, вот дымка осеннего тумана, то густая настолько, что не видно дальше ста шагов, то полупрозрачная. По утоптанному, скрипя колесами, проезжают дилижансы, заправленные четверней, прогоняют стада овец и коров, быки волокут телеги, нагруженные овощами и крепкими подзимними фруктами, коробейники перевозят товары в красивых лакированных вагончиках, разукрашенных цеховыми знаками… Вся эта душистая, кричащая, деловитая лента движется, осыпаемая красно-желтыми листьями, кружится в водоворотах торговых ярмарок, меняет яблоки на мед, мед на коренья, коренья на мясо, мясо на соль, соль на ткани, ткани на монеты и бусы, бусы на зерно, и снова выползает на тракт, резко пощелкивая бичами, цокая языком, прикидывая, что там, за поворотом.
Ярмарочные круги тоже разные. В середине осени больше всего продают мед, разливной и сотовый, старую кислую пергу и пчелиный воск, остатки подзимних урожаев яблок — крепких, кислых, зеленые, «в лежку», груши, плотные белые вилки капусты, сладкие корни чертопля, кукурузу. Кого можно встретить на ярмарке? Да кого угодно, от мальчишки из соседней деревни, с которым за горбиной ходили, до созданий странных, на людей похожих, но тем не менее иных. Магов, кстати, на ярмарке можно встретить тоже.
Рон сначала ходил осторожно, здоровался с теми, кого знал, перешучивался с теми, кого видел впервые, его окликали и дергали, и он порой дергал кого-то, обращая на себя внимание, а потом увлекся, через клетки с курами и перепелками пролез в бакалейный ряд, позубоскалил там, фырчей сменял на две кипы чистой писчей бумаги и чернила, аккуратно уложил покупку, в овощном ряду, набрал, чего надо было, как и обещал Тессу, вырезав на каждой из повозок пожелания удачи, в мучном вплел в гриву крепких пегих лошадок красные нити — от запала и порчи, мимоходом вытащил из своего кармана детскую загребущую ручонку, обладатель которой тут же сделал невинную рожу и юркнул в толпу, остановился поглазеть на хитрые стеклянные палочки с блестками внутри — бабская забава! — и замер, почувствовав на своем плече тяжелую мужицкую руку.
— Слышь, парень, тебя старшой кличет, говорит, ты типа Черного Мастера здешний ученик, — с оттяжкой пояснил бородач на две головы выше Рона. — Очень просит зайти.
Рон сглотнул, аккуратно снял руку с плеча, и призвал на помощь всю свою наглость.
— Дела доделаю, так вечером и зайду, сейчас некогда, — ответил он как можно небрежнее, буквально кожей ощущая людские жадные взгляды со всех сторон. — Где вас искать?
— У зеленых ворот, под знаком плотника и наш костер там же будет, — прогудел бородач.
— Жди, приду, — кивнул Рон, надеясь, что сделал это достаточно солидно, и пошел в противоположную сторону, судорожно ощупывая фонарик на поясе.
Да-да, звучит его голос уверенно и небрежно, но леший знает, какое колдовство надо от него мужикам, а не прийти — значит, поставить под сомнение славу и жизнь не только свою, но и своего мастера. «За продукты на зиму надо платить, Рональд Грин», — напомнил сам себе юноша, и принялся соображать, что он еще успеет добрать на ярмарке и как все это отправить Тессу, прежде чем зайдет солнце.
Грин не преуспел в задуманном: когда он говорил, что надо доставить продукты в лес к Черному Мастеру, на него смотрели с жалостью и отказывались. Пришлось вечером, как есть, с осликом и тележкой — несолидно! — идти к сезонному лагерю плотников и лесорубов, к зеленым воротам.
А там горел высокий костер, и лежали штабелями бревна, приготовленные к распилу и просто на продажу, пахло смолой и стружкой, а еще первачом и крепким мужским потом. Здоровые осанистые мужики, в кругу которых Рон почувствовал себя мальчишкой, в семь или восемь рук усадили его на бревно, налили в жестяную кружку кофе, такой крепкий, что от одного глотка у юноши закружилась голова, как от спирта.
— Так это ты — Черного Мастера ученик? — недоверчиво спросили мужики, разглядывая незамысловато-доверчивую физиономию Грина.
Грин кивал.
— Тогда значит, так, — говорил самый старший, пегий, с кулаками в Ронькину голову, — Дело у нас к тебе, ученик.
Грин кивал.
— Прошлом месяце выбирали мы лес, знаешь, тот, напротив Марькиного дома, а там всегда было неспокойно. Ну, мы, значит, наткнулись там на лешаков, и хорошо так наткнулись…
Грин кивал, хотя где тот дом и тот лес, не понимал совсем.
— И как начало нас водить по лесу да пинать в болота! Навроде как по своим следам идем, и зарубки, а все ррраз — и в болота упирается. На пятом дню остановились, как Меченого в трясину засосало. Не спасли, в момент на дно ушел.
Грин кивал. Ему было откровенно не по себе.
— Мы уже и бревна бросили, лошадей выпрягли, значит, идем дальше, куда идем и где, сами не знаем. И, главное, все вокруг вроде и знакомое, а вроде и чужое. Точно они, лешаки, понимаешь?
Грин кивал. Про лешаков он слышал, конечно, но сам ни разу не плутал.
— И ни птиц, не зверей, следы от них только. К девятому дню решили мы, что лес нас не отпустит, встали на стоянку, хвороста набрали, костер разожгли уже большой-большой, и тут выходит из леса Меченый.
Грин кивнул и передернулся. Старший положил ему свою лапищу на колено, доверительно заглядывая к глаза:
— И Меченый такой весь, вздутый, в траве болотной. Мертвяком выходит. Нас как к месту приколотило, прямо все, и языки тоже. Ничего не шевелится. А Меченый говорит: под полную осеннюю луну, через сорок дней, говорит, приводите ко мне в лес одного из вас, на поминки. И кивает сам себе, навроде, правильно все сказал. Потом так — ррраз! — в грудь руку просовывает, и достает оттуда мертвую птицу. Пестренькая такая, перепелочка. Как, говорит, моя птица оживет, пусть один из вас за ней идет, а то смотрите! — и на костер дыхнул. Из костра искры, искры, дым, пепел, пламя до небес, пых! — и нету Меченого. Только перепелка дохлая на том месте лежит. А наутро мы смотрим — дорога рядом. Вышли все, вроде даже как недалеко ходили.
