Виктор Исьемини - Дыхание осени
— Какой момент? — Эрствин запутался окончательно.
— Если эти двое, мелкий и зеленый…
— Зеленый — это Изумруд, — встрял Счастливчик. — Он узнал меня. Наверное, уже ошивался при дворе в те времена, когда я был вхож в Валлахал. Я-то его совсем не помню, вероятно, он был тогда молоденьким колдуном, держался в задних рядах. Это теперь он — придворный маг и состоит при особе его императорского величества. Вообще, в мое время Изумруды были пофигуристей, один другого толще.
— Если эти двое, мелкий и зеленый, — невозмутимо продолжил Хромой, — собирались как можно дольше править от имени императора, пока он хворает, то мы им помешали. Мы сократили срок их правления, когда Аньг пробудил Алекиана.
— Так это и был император? — Аньг удивился, даже глаза стали круглыми. — Не врете?.. Правда, что ли? Я думал, парнишка какой хворенький, вина ему для поправки…
— Да, Аньг, это был император. Хм, сынок, ты прав. Если им было выгодна болезнь Алекиана, мы нажили врагов. Но если их радость была искренней, то мы в выигрыше.
— Карлик сказал, чтобы мы держались поблизости, а я есть хочу, — признался Эрствин. — С утра не присели. Кстати, а кто этот маленький человек? Я слышал, он показывал указ, подписанный ее величеством…
— Это придворный шут Алекиана, — пояснил Карикан. — Я много слышал о нем.
— И в твое время, разумеется, шуты были пофигуристей, — ехидно вставил Хромой.
— Покойный император не жаловал шутов. Но уж полномочий у профессиональных дураков было поменьше. В прошлое царствование правили дураки-любители. Таких бумаг у шутов отродясь не встречал — таких, как у этого… как его?
— Полгнома, — подсказал Эрствин. — И еще его называли «сэр». Удивительное дело. Я слышал, что при дворе бывают всякие… э… странности, но не думал, что…
— Это мелочи, — утешил Карикан. — При дворе куда больше того, что ты назвал странностями. Послушай, парень, ты не хочешь отправить кого-нибудь из своих красавцев в лагерь? Узнать, как дела у ливдинских ополченцев?
Эрствин расстроился.
— Я должен был сделать это раньше?
— Ничего-ничего, сейчас, когда мы ждем аудиенции, любые дела подождут. Конечно, если бы сантлакские рыцари сумели собраться и напали на лагерь — они перебили бы всех без труда. Я не хочу думать, какая там сейчас неразбериха, за воротами. Знаю я, какие настроения бывают в такой обстановке. При первой же атаке все побегут спасаться в город, передавят больше народу, чем истребят враги. У нас в лагере не осталось никого ценного? — Карикан демонстративно огляделся. — Нет, все здесь. Тогда не морочь себе голову, парень. Ты не в состоянии творить чудеса, а олухов, которых привел сюда император, можно призвать к порядку разве что чудом.
Из здания бывшей кордегардии вышел гвардеец, огляделся, высмотрел в тени под стеной группу Эрствина и поспешил к ним.
— Господа! Граф Ливдинский…
— Это я, — выступил вперед Эрствин.
— Его императорское величество желает вас видеть, — важно произнес гвардеец. — Вас и ваших спутников.
* * *— Мы следуем за вами! — торжественно объявил Эрствин. Ответ прозвучал под стать приглашению. Затем парнишка обернулся к солдатам. — А вы ждите меня здесь… хотя… Вот ты, Мойс, отправляйся в лагерь, разыщи ок-Ренга, пусть распоряжается до моего возвращения. И пусть пришлет сюда кого-то с докладом.
Затем они прошли под излишне внимательными взглядами охраны на второй этаж. Гвардеец постучал.
— Давайте, кто там! — выкрикнул изнутри Коклос. — Мы с братцем пребываем ныне в добром здравии, и вполне готовы карать и миловать. Я уже потираю руки, братец точит палаческий топор, а Гиптис шепчет самые жуткие магические формулы!
Алекиан в самом деле выглядел получше, он сидел, опираясь на подушки. Должно быть, чтобы устроить его получше, сюда приволокли все подушки, какие только могли сыскать. Большой рост и худоба Алекиана подчеркивали, как он болен, император казался бледным и изможденным, но взгляд уже приобрел ясность. Помещение освещала полудюжина свечей, капельки пота светились на лбу императора под прядями слипшихся волос, и во впалых щеках залегли тени.
— Ваше императорское величество, — Эрствин выступил из группы и поклонился — как можно изящнее. Мальчик волновался, он тоже побледнел, не хуже Алекиана, — позвольте назвать себя. Эрствин, граф Ливдинский, барон Леверкой, владетель Трайский, сеньор Гайна и судья Велемека.
— И прочая, и прочая, и прочая!.. — с готовностью подхватил Коклос. Теперь, когда отпала необходимость корчить из себя героя и военачальника, карлик с наслаждением отдался прежней роли. — Это весьма родовитый юноша, видишь, братец? У него титулов почти так же много, как и у меня. Я, к примеру, князь дураков, герцог тупости, маршал веселья, рыцарь ухмылок, повелитель глупого хохота…
— Достаточно, Коклос, — Алекиан поднял дрожащую ладонь, и по укрывающему ноги императора одеялу поползли тени. — Сэр Эрствин… Мой верный и добрый сэр Эрствин!
Алекиан заговорил громче и постарался выпрямиться — насколько это возможно в ворохе тощих продавленных подушек.
— Мой добрый граф, — продолжал Алекиан, — у нас нет подходящих слов, чтобы должным образом выразить вам приязнь. Ваши заслуги перед империей велики, а ваши преданность и рвение должны послужить примером нашим скверным ленивым вассалам. Прибытие отряда из Ливды оказалось как нельзя более кстати, удар ваших воинов окончательно решил исход сражения. Вы достойны похвалы и награды.
— Братец, ты забыл обо мне! Это мой удар решил исход битвы! — протрещал Коклос, приподнимаясь на цыпочки, чтобы его было лучше видно.
— Помолчи, Коклос, твой удар мы оценим позже, сейчас мы возносим хвалу доблестному барону Леверкойскому.
— Тогда ты забыл главное! — не сдавался шут. — Величайшая заслуга юного графа в том, что он не только притащился к Вейверу в нужное время, но и в том, что приволок с собой вот этого молодого господина, моего бравого товарища по оружию. Нет, я не стану молчать! И не надейся! Если мы здесь, вместо того, чтобы заниматься серьезными делами, воздаем должное героям и ударам, то уж позволь, я все же скажу! Нет, не позволяй, я все равно скажу! Так вот, когда сантлакские бандиты наседали на меня со всех сторон, когда их огнедышащие кони с вот такими большущими копытами неслись на меня во весь опор, когда я уже глядел в глаза лютой смерти, этот юный воин встал против врага, и мы плечом к плечу… что я сказал смешного?
Хромой, ухмыляясь, покачал головой.
— Эй, парень, ты не доволен? Я же не сказал, что ты прикрывал мне спину, я сказал: «плечом к плечу»! Опять тебе мало? Экий ты нескромный, однако… Ладно, совру из благодарности… братец, этот рыцарь один дрался против целого отряда злодеев, чтобы спасти меня. — Коклос больше не кривлялся. — Откровенно говоря, я уже записал себя в список павших героев, но тут невесть откуда вылетел этот рыцарь. Я не вру, он в самом деле один перебил всех, кто покушался на мою драгоценную персону, дрался, как… как… как… как Авейн Неистовый! Так что лишь благодаря ему я возвратился из списка павших героев в список героев орущих, вопящих, сквернословящих, жрущих, пьющих… кстати, не мешало бы выпить… да, так о чем я? Ах да! Я жив лишь благодаря этому парню.
