Пол Керни - Иное царство
— Колдовство не колдовство, но два заряда дроби двенадцатого калибра усмирят кого угодно.
Он вырвал руку из пальцев Котт, вскинул дробовик и выстрелил. Отдача отшвырнула его на нее, и они оба упали. Он был оглушен, ослеплен, ушиблен. «Получил свое, волосатый подлюга!» — подумал он злорадно. Но раздался только приглушенный крик.
На миг во вспышке выстрела он увидал массивный торс, нечеловеческий, только похожий, а над ним — вроде было лицо, звериное, угрюмое. И тут же сомкнулся непроницаемый мрак. Он лежал, не отзываясь на крики Котт, на ее шарящие руки. Что-то с треском продиралось сквозь деревья, ломая ветки, но никаких других звуков не было… — разве что глухое бормотанье, ворчанье грома.
— Что ты сделал? Что ты сделал? — пальцы Котт впились в его ушибленное плечо.
— Ох, отпусти! Это было чудовище. Я его застрелил.
— Чудовище? Какое чудовище? Ты его видел?
Великан, подсказала ему память. Тролль. Но он мотнул головой перед ее невидимым лицом.
— Точно не знаю, но я в него попал. Оно убежало.
Вновь от ее звонкой пощечины у него из глаз посыпались искры. На мгновение ошеломление парализовало его, а потом он протянул руки туда, где могла быть ее шея, но его пальцы сомкнулись в пустом воздухе.
— За что? — слезы ярости обожгли его глаза.
— Ты теперь не дома, Майкл. Ты не можешь стрелять в кого попало из своего ружьеца. Тут другие правила. Послушай.
Он прислушался, все еще бесясь. В лесу царило безмолвие — мертвенная тишина, такая, какая бывает в оскверненной церкви.
— Это еще не значит, что ты можешь хлестать меня по лицу, чертова девчонка!
— Да замолчи ты, глупый мальчишка.
Вот опять! Он скрипнул зубами. Надо будет ее проучить.
— Надо уходить отсюда, да побыстрее. Нам нельзя тут задерживаться. Они ринутся за нами как пчелиный рой.
— Кто?
Но она пропустила вопрос мимо ушей. Рывком подняла его на ноги и потащила за собой, как упирающегося ребенка. Да и он чувствовал себя ребенком, обиженным и виноватым. Ежевика царапала его лицо, нижние сучья грозили пробить дырку у него в голове.
— Как тебе удается видеть хоть что-то?
И опять она ничего не ответила, и они молча продирались сквозь полуночный лес.
Когда они наконец остановились, он пошатывался от усталости. Ему было уже все равно, где они и куда идут. Дробовик оттягивал ноющую руку. Котт ухватила его за другую руку и прижала ее к грубой коре дерева.
— Лезь!
— Ты что, шутишь?
— Лезь, если хочешь дожить до утра.
— С ним я не могу, — он взмахнул дробовиком в темноте.
— Черт бы тебя подрал. Дай его мне, — он мог бы поклясться, что, забирая у него дробовик, она вздрогнула.
— Я ничего не вижу…
Звуки за деревьями, отдаленное ворчание. Долгий пронзительный вой.
— Лезь!
Он подчинился. Грубая кора обдирала его ладони. Он обхватил ствол и взбирался, цепляясь дрожащими ногами и руками, наткнулся на крепкий сук и пыхтя уцепился за него. Они тут были не одни. Он подтягивался, шарил рукой по стволу, пока не нащупывал, за что ухватиться. Вдруг что-то маленькое когтистое пробежало поперек его кисти, и он чуть не сорвался. Теперь он ругался про себя тихо и злобно. До чего он устал! Руки его не держали, а правая нога не находила, на что опереться.
Рука ухватила его за щиколотку. «Вот сюда». Его ступня обрела безопасную опору.
— Ну хватит, — сказала она потом. — Забирайся на сук, — он боязливо послушался над невидимым провалом в темноту. Сук был в ярд толщиной, а рядом изгибались другие. Можно было сесть, откинуться и расслабиться. Рядом шуршала Котт, а потом ему на колени легла холодная тяжесть дробовика. — Ну вот. Теперь можно и поспать.
— Поспать!
Ладонь ласково погладила щеку, и Котт поцеловала его в ухо, в уголок рта, и ее волосы щекотали его нос.
— Прости, Майкл.
— Да ладно, — он против воли смягчился.
Она обняла его плечи тонкой рукой, и он почувствовал себя в полной безопасности. Его голова прижалась к ее шее под подбородком. Ах, черт, до чего же он устал, и глаза слипаются, как у ребенка!
Он не слышал, как позднее под ними кружила стая, как стук лошадиных копыт разносился в пустом воздухе над вершинами деревьев, как перекликались тролли.
Его разбудил бьющий в глаза свет. Он разлепил отяжелевшие веки, весь окостеневший, и его пробрала холодная дрожь. На секунду он был ошеломлен: качающиеся ветки вокруг, пение птиц, яркий свет утреннего солнца, пробирающегося сквозь листья. Тут воспоминания нахлынули на него. Он пошевелился в объятиях Котт, дробовик соскользнул с его колен и снизу донесся глухой звук его удара о землю.
— Черт!
Котт пошевелилась, но не проснулась. Рука, к которой он прислонялся, совсем посинела и застыла. Он начал осторожно ее растирать, чтобы восстановить кровообращение. В свете зари ее лицо дышало строгой красотой, хотя щеки были в грязи, а кожа покрыта царапинами. Он выпутал из ее волос золотого от солнца жука. В животе у него урчало, и он тоскливо подумал о яичнице с грудинкой, горячем чае, хлебе на соде. И о ванне, полной горячей воды.
Но и в этом было что-то чудесное: сидеть здесь на одной высоте с птицами, смотреть, как восходит солнце, а рядом с ним эта девушка. Почему-то голод придавал всему этому особую остроту.
Когда он протер глаза, то почувствовал себя совсем бодрым и слизнул росу с побуревшего листа, чтобы смочить язык.
Он снова посмотрел на нее и увидел, что она проснулась. Ее глаза были огромными и полными солнечного света, как отмели летнего моря. Она потягивалась и разминалась, шевелила грязными пальцами на ногах.
— Теперь уже безопасно?
Она зевнула и улыбнулась.
— Пожалуй, безопаснее. Можно спуститься на землю. Ты спал крепко.
— Куда мы идем?
— Я отведу тебя домой. Ты еще для этого не готов.
Его укололо разочарование, и он удивился. Наверное, причина — хрустальная чистота утреннего воздуха, бриллиантовый свет солнца, деревья, звенящие птицами. Приключения. Страна Чудес.
— Ты можешь мне объяснить?
Она, посмеиваясь, покачала головой.
— Так, чтобы ты понял — нет. И зачем искать причины?
— Не знаю. У всего есть причины.
Она начала спускаться по стволу. И тут он увидел, что спали они на большой высоте — по меньшей мере тридцать футов. С соседней ветки на них без всякого страха с любопытством смотрела белка.
Он подобрал дробовик, осторожно прочистил дуло, а Котт нюхала воздух и вглядывалась в деревья, словно какой-то гибкий зверь. Он опять хотел ее, но не мог заставить себя сказать хоть что-нибудь.
