Дэвид Геммел - Дочь горного короля
– Благодарю за доверие, кузен. – Леофрик встал, поклонился. – Можете на меня положиться.
* * *Открыв глаза, Сигурни увидела тени, пляшущие на своде пещеры. Еще миг – и ее израненное тело заполнила боль.
– Очнулась, – сказал кто-то. – Налей ей бульону. – Сигурни повернула голову влево и обнаружила дряхлого старика.
– Талиесен? – шепотом спросила она.
– Он самый, милая. Как ты?
– У меня все болит. Отчего это?
– Ты не помнишь, что с тобой случилось в тюрьме?
– Конечно, помню, – зажмурилась Сигурни, – но ведь это было давным-давно. Почему же сейчас мне так больно?
Талиесен помог ей сесть. Боль прошила правый бок, и Сигурни застонала.
– У тебя ребро треснуло, но скоро оно заживет. – В поле ее зрения появился еще один человек – бородатый, но ростом с ребенка. Он подал ей деревянную миску и ложку. Бульон был наваристый, хорошо посоленный, и Сигурни, вдруг проголодавшись, съела все без остатка. Баллистар налил ей еще. К ней возвращались силы, но она все еще не могла понять, что к чему.
– Почему ты заговорил про тюрьму? – спросила она Талиесена.
– Потому что это было три дня назад. Твой дух блуждал там, где времени не существует, вот ты и запуталась.
– Я помню. Он взял меня за руку…
– Кто? – удивился Баллистар, но Талиесен замахал на него: молчи, мол.
– Да, ты бродила с ним… – Талиесен протянул руку, но Сигурни отшатнулась.
– Не прикасайся! Ни один мужчина больше не тронет меня! – В ее голосе звучала такая злоба, что Баллистар выронил миску, с грохотом покатившуюся по полу.
– Прости мне эту оплошность, девочка, – невозмутимо сказал Талиесен. – Многому ли ты научилась за то время, что с ним провела?
– Теперь это все как в тумане, – сонно проговорила она. – Но он обещал, что будет и дальше меня учить… что все время будет со мной. – Сигурни снова легла, закрыла глаза. Талиесен укрыл ее шерстяным одеялом.
– О чем это она? – спросил карлик. – Где она бродила и с кем?
– Надо собрать еще хвороста, – заметил друид.
– С кем? – повторил Баллистар.
– Не твоего ума дело, карлик. Ступай собирать хворост. Скоро здесь будет черный, и тогда ты узнаешь еще кое-что.
– Я тебе не слуга, – отрезал Баллистар, – и по твоей указке через обруч не стану прыгать.
– Воля твоя, но девушку надо держать в тепле. Я уже стар, чтоб за валежником по лесу лазать, а вот тебе нагибаться недалеко.
– Ради нее я пойду, но ты мне совсем не нравишься, так и знай.
– Это доказывает, что ты человек разумный.
Баллистар вышел. Светило солнце. Валежника после бури было полным-полно, и он с час или больше таскал в пещеру охапки дров. Талиесен все это время просидел возле спящей Сигурни. Баллистару стало скучно, и он пошел к водопаду. В спокойной заводи отражались верхушками вверх деревья. Баллистар опустился на колени, посмотрел в карие глаза своего отражения.
– Ну, как тебе там, в перевернутом мире? – спросил он. – Хорошо или плохо? – Лицо в воде произносило те же слова.
Баллистар отошел и сел, прислонившись к плакучей иве.
По склону спускался верхом на коне Асмидир в одежде коричнево-рыжих тонов, в темно-зеленом плаще. Вместо привычной накидки на голове у него был шлем с серебряной маковкой. Увидев Баллистара, он натянул поводья и спешился.
– Где она?
Баллистар показал на грот.
– Там еще колдун сидит, противный такой старикашка.
– Что с ней?
– Она избита и поругана, но скоро выздоровеет, я знаю.
– Ты прав, – кивнул чернокожий. – Что слышно от Фелла?
– Я уже три дня здесь и не слыхал ничего. Но вряд ли они сумеют его поймать. Фелл хитрый, и он сильнее, чем думает сам.
– Ты видишь многое, Баллистар, тебя не обманешь. Я забираю Сигурни к себе – едем с нами! Думаю, она захочет, чтобы ты был рядом с ней.
– Быть может, она не захочет ни меня, ни тебя. Она только что сказала Талиесену, что ни один мужчина ее больше не тронет – может, теперь за грехи немногих она ненавидит нас всех.
– Для этого она слишком умна, дружище. Ну как, согласен?
– Конечно. Она мой друг.
– Мой тоже. Я за нее жизнь отдам, веришь?
Баллистар заглянул Асмидиру в глаза:
– Верю. Я не люблю тебя, черный, но верю.
– Любить меня не за что, Баллистар. Я был жестким человеком, порой даже жестоким, но друзей не предавал никогда. Предательство чуждо моей натуре. Я хочу помочь Сигурни, научить ее всему, что сам знаю.
– Чему же ты можешь ее научить?
– Военному делу.
* * *Пятеро мужчин почти не разговаривали, идя через лес – каждый был погружен в свои мысли. Пекарь Тови думал о своем старшем сыне, взятом в заложники. Мальчик держался прямо и не показывал, как ему страшно. «Совсем как я в молодости, – с гордостью думал отец. – Даже лучше. Он много взял от матери, а она происходит из хорошего рода».
Грейм-кузнец, пока солдаты отбирали заложников, употребил всю свою железную волю на то, чтобы не кинуться на улыбчивого офицерика и не вышибить ему мозги своим молотом. «Дожили, – думал он. – Чужеземцы без опаски являются в наши деревни и забирают наших людей». Кузнецу казалось, что этот позор тяготеет на нем одном.
Впереди двое лесников вели Фелла. Бакрис Беззубый шел слева, Гвин Черноглазый справа. Гвин, любивший Фелла больше собственных братьев, ломал голову над тем, как бы помешать лесничему сдаться властям. Но что тут придумаешь, когда речь идет о четырех жизнях? Сын Тови, вдова Маффри, пастух Клемет и толстушка Нами, дочь Маккуса. Фелл – человек чести. Услышав о заложниках, он не мог поступить иначе, но сердце Гвина разрывалось на части.
Бакрис думал о том, что будет, когда задаваку Фелла повесят. Уж верно его, Бакриса, заслуги примут во внимание, и лесничим теперь станет он.
Сам Фелл думал только о Сигурни, о том, что могло бы быть. Талиесен велел ему увести за собой погоню, и он сделал это, ранив несколько человек. Дважды его чуть не поймали, но он спасся благодаря проворству и умению жить в лесу. Что же с ним будет дальше? Вспомнит ли его Сигурни добрым словом?
Он видел себя на эшафоте, с пеньковой веревкой на шее. «Сумеешь ли ты умереть гордо, как подобает мужчине, Фелл?» – «Да, – отвечал он себе, не кривя душой. – Не дождаться низинникам, чтобы горец молил о пощаде».
Он смотрел вверх, на листья, на солнце, кропившее лес золотыми пятнышками. В просветах величественно стоял Хай-Друин.
– Будь со мною, отец! – прошептал ему Фелл.
– Что? Прости, не расслышал, – сказал Гвин.
– Это я так, сам с собой. Славный день для прогулки, правда?
– Оно так, но лучше б мы шли на север.
– Нельзя. Я не позволю, чтобы кто-то из горцев умер за мои прегрешения.
– Какие там прегрешения, – догнав их, проворчал Грейм. – Они ее изнасиловали, а потом охотились на нее, как на зверя. Кем они себя возомнили, эти иноземцы? Сначала барон позарился на ее ястреба, потом у нее отняли честь…
