Александр Больных - Руки вверх, мистер гремлин!
— Открывай!
И, очертя голову, ринулся в распахнутую дверь. Зрители поспешно закрыли ее, чтобы обезопасить себя от возможных последствий подвига. Прогремела длинная очередь, раздался звон бьющегося стекла, и все смолкло. Фролов положил дрожащую руку на переключатель.
— Смотрите! — раздался звенящий от напряжения голос начальника штаба.
Командир станции переключил обзор. Сначала мы не могли ничего понять, а потом бешено захохотали. Было в этом смехе нечто истерическое, мы снимали напряжение.
Расколоченные вдребезги шкафы засыпали весь медотсек стеклянной пылью. Но стрелял начальник штаба единственно с перепугу. Врага не было.
На стерильной белизне операционного стола аккуратным рядом были разложены три гремлиньих тушки. Насколько я мог судить, у них были перекушены шейные позвонки. Покойники до омерзения походили на странных зеленоватых крыс, неведомо зачем принесенных в святая святых медицины. Не удивительно, что помешанного на чистоте доктора едва не стошнило при виде подобного кощунства. А в изголовье стола сидел наш Оберст и старательно вылизывал шерстку. Только недовольно морщился, принюхиваясь к пороховому дыму.
— Я же говорил, что он прелесть, — сказал полковник.
Я внимательно посмотрел на Фролова. Ранее за ним не замечалось подобной сентиментальности. С чего бы? Или события последних дней наложили неизгладимый отпечаток на его психику?
Оберст потянулся, сладко зевнул, свернулся клубочком, не обращая внимания на застывшего статуей начальника штаба. Тот уставился на волка-гремлина ошалелыми глазами и, неестественно высоко поднимая ноги, вышел из медотсека, тихонько прикрыв за собой дверь.
— Т-с-с… — шопотом сообщил он. — Не шумите, а то разбудите. Он решил вздремнуть.
Глядя на эту комедию, Фролов с недоверием спросил:
— Три штуки за один раз конечно неплохо. Но ведь их сотни и сотни. Разве Оберст сумеет их всех передавить?
— Я сам не очень хорошо знаю, что происходит в подобных случаях, но только крысиный волк — самое верное средство избавить корабль от крыс раз и навсегда. Как волки справляются с крысами — не ведаю. Однако, думаю, через самое малое время на борту не остается ни единой.
— Подождем, — согласился полковник. — А ведь он само обаяние,
— со странным выражением добавил Фролов.
Врач, оправившись от шока, постарался загладить свою вину перед Оберстом и снова принялся его опекать. Тем более что наш волк-гремлин с первого дня приобрел странную привычку раскладывать трофеи очередной охоты исключительно на операционном столе. Доктор для порядка добродушно ворчал на него, но потом всегда менял гнев на милость и угощал охотника чем-нибудь вкусненьким — печеньицем, ложечкой сгущенки, яблочком, ласково приговаривая:
— Заслужил, заслужил.
Оберст жмурился и урчал.
Вообще у волка-гремлина оказался очень странный вкус. Неделя, проведенная в панцире реактора, определенно перевернула что-то в его бедной головенке, и Оберст стал убежденным вегетарианцем. Он плевался и фыркал при одном только запахе котлет и колбас, а сырое мясо повергало его в форменную истерику. Он визжал, царапался и стремглав бежал прочь. Как такое вегетарианство сочеталось с неистовой свирепостью — непонятно. Только Оберст душил любого гремлина, попавшегося ему на глаза.
Тем временем среди оккупировавших закоулки станции зеленых чертенят началась форменная паника. Днем и ночью из-за переборок доносились шорохи и топот, резко усиливающиеся в часы промысла Оберста. До нас долетали перепуганный визг и отчаянная грызня. Однако волк-гремлин неизменно выходил победителем из всех поединков. А гремлины так перепугались, что позабыли обычную осторожность. Они стали бегать коридорам станции даже днем, чего раньше себе не позволяли. Верхом нахальства было происшествие на совещании в штабе, когда, спасаясь от разъяренного Оберста, один из гремлинов взлетел на стол, перебежал под носом у опешивших офицеров прямо по бумагам и прыгнул на плечо зама по вооружению. Толстый и краснолицый майор завопил, как первоклассница, обнаружившая у себя в портфеле лягушку, и опрокинулся на пол вместе со стулом, набив на затылке изрядную шишку.
Впрочем, гремлина этот отчаянный трюк не спас. Оберст оказался проворнее, настиг его в углу отсека и прокусил затылок. Потом, польщенный вниманием собравшихся, торжественно взгромоздил тушку прямо на колени Фролову.
Тот сначала оторопел, но, видя сияющего неподдельной радостью Оберста, ласково пробормотал:
— Вот негодяйчик.
Оберст ликующе запищал, вполне согласный с похвалой в свой адрес. А дальше произошло и вовсе неожиданное. Командир станции достал из стола шоколадку и протянул гремлину:
— Получай, отличник боевой и политической.
Оберст с чмоканьем вгрызся в лакомство, а Фролов предложил:
— Перейдем в другой кабинет. Не будем ему мешать.
Положение на станции заметно менялось к лучшему. Первыми это заметили многострадальные техники. Если помните, «Хорс» долго мучился от различных неполадок в инженерных системах. Но вот снова в трубах зажурчала горячая вода — и мир не рухнул. Отремонтировали систему снабжения холодной водой, и оказалось, что ежедневное умывание не подрывает дисциплину.
Однако поголовье гремлинов не убывало, что заметно нервировало Фролова. Хотя вредительство прекратилось, было очевидно, что опасное соседство таит в себе постоянную угрозу новых нападений. Да и Главный Маршал, сначала удовлетворенный обнадеживающими рапортами Фролова, теперь начал гневаться. Я клятвенно заверил, что через три дня даже ищейка на станции гремлинского духа не учует, если только мне развяжут руки. Главный Маршал почесал усики, хмыкнул и приказал Фролову исполнять любые мои приказы в течение трех дней, после чего препроводить под стражей в распоряжение военной прокуратуры. Фролов уточнил: в любом случае? Главный Маршал поправил: если гремлины не выведутся.
Мне взгрустнулось. Вот она человеческая неблагодарность. Я спас ему две станции — «Сварог» и «Хорс», а ему все мало. Я вызвал Ерофея, с головой ушедшего в печные дела.
— Что скажешь?
— Если их просто выкинуть, они прилетят снова, — мудро сказал домовой.
— А как твоя печка?
— Ты сам говорил, что против гремлинов она не поможет.
— Значит, мне конец… — Я хлебнул из фляжки.
Ерофей горестно всхлипнул.
— Мне будет не хватать тебя.
Я треснул кулаком по столу.
— Рано хоронишь! Вот придумаю…
— Думай.
И вдруг ослепительной молнией сверкнула догадка.
— Придумал!!!
Наверное только приговоренный к смерти способен на подобное озарение. Когда я сделал заказ, начальник отдела снабжения отказался его выполнять. Я прикрикнул, он помчался к Фролову.
