Майкл Муркок - Меч и конь
Медб пожала точеными плечами. Корум испытал невыносимую муку. Он осознал, что любит Медб еще больше, чем прежде.
– Мы признаем Корума виновным, – сказала она. – И я с радостью приведу приговор в исполнение.
Глава вторая
Желтый конь
Вряд ли в пределах Крайг Дона остался хоть один мужчина или женщина, кто не потянулся бы к каменному алтарю. Измученные, обмороженные, исхудавшие от голода лица смотрели на Корума, и хотя он всех их знал, ни на одном не видел сочувствия: все считали его перебежчиком и возлагали на него ответственность за страшные потери, понесенные у Каэр Ллуда. За седьмым каменным кругом, внешним, свивался клубами странный неестественный туман, гудели, отдаваясь эхом, голоса Фои Миоре и непрестанно выли псы Переноса.
И начался суд над Корумом.
– Может, я был не прав, решив искать союзников на Инис Скайте, – признался Корум, – и таким образом я виноват в том, что неправильно оценил их. Но во всем остальном я невиновен.
Моркиан Две Улыбки, получивший в бою под Каэр Ллудом лишь легкое ранение, нахмурился и пригладил усы. На выдубленной коже проступил белый шрам.
– Мы видели тебя, – сказал Моркиан. – Мы видели, как ты скакал бок о бок с принцем Гейнором и колдуном Калатином, рядом с другим предателем – Гофаноном. Все вместе вы возглавляли людей сосен, гулегов, вы натравляли на нас псов Кереноса. Я видел, как ты зарубил Гриниона Бычьего Наездника и Келин, одну из дочерей Милгана Белого, и я слышал, что ты напрямую ответствен и за смерть Падрака из Крайг-ат-Лита, – ты заманил его в ловушку, поскольку он все еще думал, что Корум дерется за нас…
Хисак по прозвищу Солнцекрад, помогавший Гофанону ковать меч Корума, сидел, привалившись спиной к алтарю; его левая нога была в лубках.
– Я видел, как ты перебил много наших людей, Корум, – проворчал он со своего места. – Мы все тебя видели.
– А я скажу, что вы видели не меня, – продолжал настаивать Корум. – Мы пришли к вам на помощь. Все это время мы были на Инис Скайте под властью заговора, заставившего нас поверить, что прошло всего несколько часов, а на самом деле миновали месяцы…
Медб с горечью рассмеялась:
– Бабушкины сказки! Мы не верим этому детскому вранью!
Корум обратился к Хисаку Солнцекраду:
– Ты помнишь предназначенный мне меч? Этот ли меч ты видел в бою?
Он вытащил свой отливающий лунным светом меч, и лезвие вспыхнуло странным бледным сиянием.
– Этот ли меч ты видел, Хисак?
Тот покачал головой:
– Конечно нет. Я бы узнал его. Разве я не присутствовал при обряде?
– Да, ты был там. И будь при мне меч такой силы, разве я не использовал бы его в битве?
– Скорее всего… – признал Хисак.
– И посмотри! – Корум поднял серебряную руку. – Что это за металл?
– Конечно серебро.
– Да! Серебро! И была ли у другого, у Караха, – была ли у него рука из серебра?
– Теперь я припоминаю, – нахмурившись, сказал Амергин, – что рука не выглядела как серебряная. Скорее всего, то было поддельное серебро…
– Потому что настоящее серебро убивает подменышей! – бросил Илбрек. – Это всем известно!
– Тут просто какой-то запутанный обман, – сказала Медб, но в ее обвинениях уже не было прежней уверенности.
– Но в таком случае где же сейчас тот подменыш? – спросил Моркиан Две Улыбки. – Почему стоило исчезнуть одному, как тут же появляется другой? Если бы мы увидели рядом вас обоих, это бы нас сразу убедило.
– Хозяин Караха мертв, – сказал Корум. – Гофанон убил его. И Карах отнес Калатина в море. Там мы в последний раз видели их обоих. Поверьте, нам уже пришлось сойтись в бою с моим двойником.
– Почему вы все вернулись, – спросила Медб, откидывая назад длинные рыжие волосы, – если знали, что наше положение здесь безнадежно?
– Зачем мы спешили вам на помощь? Это ты имеешь в виду? – осведомился Джери-а-Конел.
Хисак ткнул в него пальцем:
– Я видел и тебя рядом с Калатином. Единственный, кто не присоединился к нашим врагам, – это Илбрек.
– Мы вернулись, – сказал Корум, – потому что достигли цели нашего пребывания на Инис Скайте и принесли вам помощь.
– Помощь? – Амергин уставился на Корума. – Ту, о которой мы говорили?
– Именно ту. – Корум показал на черно-белого кота и шкатулку из бронзы и золота. – Вот она…
– Не предполагал я, что она предстанет в таком обличье, – сказал Амергин.
– И вот еще что… – Илбрек вытащил какой-то предмет из седельного вьюка. – Без сомнения, его выбросило на берег Инис Скайта вместе с обломками одного из кораблей. Я сразу же узнал его. – Он показал старое, из растрескавшейся кожи, седло, найденное на прибрежной полосе.
Амергин буквально задохнулся от изумления и протянул к нему руки.
– Я знаю его. Это последнее из наших сокровищ, которое мы не могли найти, если не считать Ожерелья и Котла – те по-прежнему в Каэр Ллуде.
– Да, – сказал Илбрек, – и конечно, ты знаешь пророчество, относящееся к этому седлу?
– Точно вспомнить его не могу, – признался Амергин. – Но всегда удивлялся, почему явно бесполезное старое седло находится среди наших сокровищ.
– Это седло Лаэгайре, – сказал Илбрек. – Лаэгайре был моим дядей. Он погиб в последней из девяти битв. Ты должен помнить, что он был наполовину смертный…
– И под ним был желтый конь, – произнес Амергин, – которого мог оседлать лишь тот, кто был чист духом и дрался за правое дело. Вот почему седло и хранилось среди наших сокровищ.
– Именно поэтому. Но я упомянул об этом отнюдь не для того, чтобы потянуть время. Я знаю, как вызвать желтого коня. И я готов это сделать, чтобы доказать вам, что Корум не лжет. Позвольте мне призвать коня и дайте Коруму оседлать его. Если конь примет его, то вы поймете, что он чист духом и сражается за правое дело – за ваше дело.
Амергин посмотрел на своих соратников.
– Это справедливо, – сказал верховный король.
Только Медб была не согласна с его решением.
– Они хотят обмануть нас колдовством, – сказала она.
– Я увижу это, – ответил верховный король. Я Амергин. Не забывай этого, королева Медб.
Выслушав упрек своего верховного короля, она отвернулась.
– Освободите место вокруг алтаря, – велел Илбрек, бережно поднимая седло и водружая его на огромную каменную плиту.
Все отступили от алтаря, расположившись вдоль кромки малого круга монолитов, и все смотрели, как Илбрек вскинул златоволосую голову к холодному небу и раскинул огромные руки – красное золото браслетов сида брызнуло легкими бликами, и Корум вновь ощутил огромную силу, которую излучал это благородный бог варваров, сын Мананнана.
И Илбрек запел:
В девяти великих битвах
Сражался славно Лаэгайре.
Ростом мал был, но отвагой
С ним никто не мог сравниться.
Славься, имя Лаэгайре!
Славься, доблестный воитель!
Ты войско вел к Слив Галиону.
Немногие вернулись с битвы.
То был день победы сидов.
Но сражен был Лаэгайре,
Копьем Гоим поражен был.
Желтый конь под ним заплакал.
Слышал только дуб могучий
Последние слова героя:
«Жизнь и конь – мое богатство.
Я жизнь свою отдал мабденам».
Коня отпустил он на волю,
Одной лишь клятвой связав:
Коль в мир вернется Древняя Ночь,
Вновь носить ему воина в битвах.
Седло Лаэгайре – клятвы залог.
Но не каждый сумеет коня оседлать:
«Лишь того, кто вершит правое дело,
Признает хозяином Желтый скакун».
На заветных лугах сил набрался скакун,
Он ждет исполнения завета.
Именем Лаэгайре его мы зовем,
Чтоб Древнюю Ночь сокрушить.
Илбрек опустился на колени перед алтарем, на котором лежало старое растрескавшееся седло, и устало выдохнул последние слова.
