Игорь Ковальчук - Бессмертные
— Кто такие ликвидаторы?
— Ликвидатор? — Юрист закрыл папку. — Один из должностных лиц, представитель Закона. Исполнитель. А почему тебя интересует?
— Он только один?
— Один. Так было всегда. Я, конечно, как и многие, считаю, что одного ликвидатора на всю систему маловато. Но, насколько я понимаю, здесь в действие приходят некие надчеловеческие механизмы. Грубо говоря, человек может считать как угодно, но существует закон природы, правило существования, и его надо соблюдать.
— В каком смысле?
— В том смысле, что ликвидатор пользуется в своей работе какой-то чисто природной силой. Насколько я понимаю, встречаясь с вырожденцем, ликвидатор чувствует его и ощущает необходимость ликвидировать. Ему помогает некая сила. Способность управлять этой силой передается ликвидатору от его предшественника. Как это происходит и что за сила, знают, наверное, только Блюстители Закона. Так по чему же ты спрашиваешь?
— Я тебе объясню. Но сначала ответь еще — как он действует?
— Я слабо себе представляю работу ликвидатора. Знаю только, что он — лицо необходимое для мира, где обитают бессмертные. Что такое вырожденцы, я знаю не понаслышке. Пару раз сталкивался. Очень печальное зрелище, очень опасное явление. Так… — Он не стал договаривать, мол, а как насчет ответа на мой вопрос? Он становился все напряженнее.
Мэлокайн долго молчал, глядя на парочку в кустах сирени. Судя по смеху и воркованию, оба были довольно сильно пьяны, но не настолько, чтоб начать нарушать общественный покой неприличным поведением. Почему-то на их веселье ему было очень грустно смотреть. «Может, я завидую?» — подумал Белокурая Бестия.
— Видишь ли, — сказал он медленно. — Тут недавно ко мне подошел один человек… Он прикоснулся к моей руке и сказал, что теперь я — ликвидатор. И еще попросил прощения. Я сперва не понял, о чем речь…
Мэльдор уронил папку на ковер. Он встал с дивана, но не сделал ни шага к окну, возле которого стоял сын. Лицо и даже руки его побледнели, да так, что это стало заметно даже со стороны, хоть Мортимер от природы был бледнокож. Отец долго молчал, глядя на сына, словно не мог придумать, что ему сказать, а сын молчал потому, что чувствовал — сейчас произошло нечто весьма серьезное, гораздо более серьезное, чем он может понять.
Юрист опустил глаза и нагнулся поднять папку. Потом подошел к Мэлу.
— Он сказал тебе еще что-нибудь?
— Я затащил его в ресторанчик, и там, за обедом, он кое-что мне рассказал. Но я понял не все.
— Что он тебе рассказал?
— Что душа не… — Он замолчал. В голову вдруг пришла мысль, что отцу, возможно, и не стоит знать об этом. Роало ничего не говорил о том, что никому нельзя рассказывать, но у Мэла было смутное ощущение — тайну надо хранить. — Он сказал, что ликвидатор что-то делает с вырожденцами. Он говорил, что ликвидатор никого не убивает, просто с пеной у рта доказывал. Он называл это как-то иначе. А еще сказал, что не выбирал меня, что это получилось само.
— Думаю, он был прав, — помедлив, сказал Мэльдор. — Насколько я себе это представляю, таинственная сила, управляющая действиями ликвидатора, сама выбирает преемника. — Он опустил голову. — Думаю, тебе не надо винить его. Винить тут приходится только обстоятельства.
Мэл обернулся. Отец встретился взглядом с сыном. В глазах отца было страдание и страх.
— Все настолько плохо? — спросил Мэлокайн спокойно, почти невозмутимо. Он прекрасно держал себя в руках.
Я не понимаю только одного — какой злой рок преследует тебя? С самого рождения одни только неприятности, самые серьезные испытания. Быть ликвидатором — это, насколько я понимаю, тяжелая и грязная работа, никакого почета и никакой благодарности… Если, конечно, не считать весьма щедрое денежное вознаграждение, выплачиваемое Блюстителями Закона. Но, согласись, это малое возмещение за неблагодарный страшный труд и постоянную опасность.
— Опасность?
— Думаю, ты знаешь, что такое кровная месть.
— Да, разумеется.
— Даже закон не всегда способен ее пресечь. Да и наказание, как правило, следует запоздало. Клановые — особенно опасные враги. А ведь среди вырожденцев бывает немало клановых. Понимаешь?
Они смотрели друг другу в глаза.
— Что мне теперь делать? — спросил сын.
— Я не знаю, — честно сознался отец.
— Я имею в виду конкретную цель. Что должен делать новый ликвидатор? Идти куда-то? Где-то регистрироваться?
— Да, разумеется. Надо пойти в метрополию Блюстителей Закона, зарегистрироваться в качестве ликвидатора и получить списки на ликвидацию… О чем ты говоришь? Ты что же, собираешься заявить о себе? Обречь себя на такую участь? О чем ты говоришь, Мэл? Как можно?…
— А как можно поступить иначе? Ты же понимаешь, раз всем управляет некая сила, а не воля людей, меня участь ликвидатора все равно не минует. Да и потом… Что требует закон?
— Закон требует, чтоб ты явился к Блюстителям. Но…
— Ты юрист, отец. Ты должен требовать соблюдения закона.
Мэльдор закрыл лицо руками. Он тяжело дышал. От его невозмутимости не осталось и следа.
— Да. Я юрист. Но я еще и отец.
— Не надо меня заранее хоронить. Мы еще посмотрим, кто кого.
— Мэл, за тобой пол-Центра будет гоняться!
— Что, мне придется ликвидировать пол-Центра?
— Мэл, это немыслимо. Ты не можешь сам положить на себя эту печать. Ведь это, считай, на всю жизнь.
— Но должен же кто-то быть ликвидатором!
— Но почему ты?
— Чем я хуже любого другого?
Мэльдор вдруг обнял сына и прижал его к себе, как ребенка. Сын, выше отца на голову, а то и больше, замер в неловкой позе, и на лице его появилось растерянное выражение. Он не привык к нежности, а об отцовской ласке и вовсе давно забыл. Но эти крепкие объятия потрясли его больше, чем что-либо на свете. В них чувствовалась неподдельная любовь, и Мэлу самому захотелось прижаться к отцу. Но это было глупо. Он уже взрослый парень, большая часть его жизни прошла далеко отсюда, не на глазах отца. Двое взрослых мужиков, обнимающихся в окне, вызывают мысль о крайней степени опьянения.
Мэлокайн и сам не признавался себе в том, что просто не умеет демонстрировать любовь.
— Мэл, ты понимаешь, что тебя ждет? — Мэльдор отпустил сына, поднял голову, и Белокурая Бестия увидел слезы у него на глазах. — Ты будешь возиться с вырожденцами, пока есть силы, а потом, когда передашь полномочия кому-то еще… Ты думаешь, поживешь спокойно? Этого не будет. Я слышал о двух прежних ликвидаторах. Один до сих пор содержится в клинике для душевнобольных, и надежды на выздоровление нет, но родственники не дают согласия на эвтаназию. Другой живет в семье, но нормальным человеком его тоже не назовешь. Что-то происходит с каждым ликвидатором, что-то такое, что оставляет неизгладимый след в душе. Как с человеком, прошедшим Звездные каторги. Тот, кто пережил Звездные, уже никогда не будет прежним.
