Елизавета Дворецкая - Лес на той стороне, кн. 2: Зеркало и чаша
Зимобор заснул быстро, но вскоре проснулся от тягучего мяуканья. И сразу вспомнил ведуна. От того теперь стоило ждать всего самого худшего, а значит, расслабляться было нельзя. Ведунова кошка, которую никто не видел, но все слышали, уже бродила под самыми стенами святилища и тоскливо кричала, призывая беду.
Поднявшись, Зимобор перелез через спящих кметей и пошире приоткрыл окошко. Была глубокая ночь, ярко светила луна, и снег казался широким белым полотном, расстеленным по земле. И там, где полотно уходило в угольно-черную тень под откосом вала, сидела невидимая тварь и тянула свою тоскливую песню.
От мяуканья сжималось сердце и закладывало уши. Зимобор взвесил в руке нож. Нет, через маленькое окошко не попасть. А выйти – она исчезнет, как всегда исчезала. Вот подманить бы ее сюда, выманить на свет…
Если она есть на самом деле, эта кошка. Чем дольше Зимобор ее слушал, тем больше подозревал, что кошки никакой нет, а есть морок, призрак, присланный зловредным ведуном. Или чья-то душа, плененная и мучимая им, томится и жалуется, а никто не понимает ее жалоб…
– Кис-кис! – шепнул Зимобор в самое окошко, ни на что не надеясь, а больше отвечая собственным мыслям о том, что хорошо бы ее подманить.
Только вот чем подманишь? Такая кошка на простую сметану не пойдет, небось только на кровь человеческую!
И вдруг на окошке мелькнуло что-то угольно-черное и юркнуло внутрь. Скользнул по лицу поток свежего морозного воздуха, повеяло запахом снега от кошачьей шерстки – на краю лавки, рядом с кувшином, липким от пролитой медовухи, сидела кошка. В свете последней недогоревшей лучины она была хорошо видна: тощая, черная, длиннолапая, с прижатыми ушами и раскосыми зелеными глазами, она дрожала и явно боялась Зимобора, но не убегала!
– Вот так гость! – вполголоса изумился Зимобор. Ему казалось, что это сон, а все вокруг продолжали спать и не замечали кошки. – Ты чего пришла, киса? Замерзла? Ну, давай погрейся, только смотри не царапайся!
– Мя-а-а-у-у! – четко выговорила кошка, глядя прямо ему в глаза.
Зимобора пробрала дрожь. Кошка не могла говорить по-человечески, но явно хотела что-то сказать ему. Она так смотрела ему в глаза своими горящими глазищами, словно требовала чего-то. Чего? Ведь не сметаны же!
Зимобор осторожно протянул руку к своему изголовью, устроенному из мехов предыдущей добычи, и вынул венок Младины. Кошка вздрогнула, приподнялась, переступила длинными лапами, потом опять села. Венок не давал ей покоя, как огонь лесному зверю, но ни убегать, ни нападать она почему-то не спешила.
Здесь что-то не так. Обострившееся за последние полгода чутье ясно говорило Зимобору: здесь совсем близко до Зеленой Межи, до Той Стороны, короче, до того загадочного мира, который не найдешь, пока он не захочет, а как захочет, то сам тебя найдет, и тогда уж не отвяжешься. Помня, какую хорошую службу венок сослужил ему в Радегоще, Зимобор поднял его к лицу и глянул на кошку сквозь него.
И охнул от изумления. На краю лавки сидела не кошка, а женщина – молодая, рослая, стройная. Никакой одежды на ней не было, и она куталась в длинные густые волосы, спадавшие до самых колен. Лицо ее было красиво, и особенно выделялись на нем густые черные брови-соболя. Только выражение на этом лице было горестным и несчастным. Глядя сквозь венок, Зимобор видел ее, окруженную светлым ореолом, как в окошке.
– Ты… кто? Ведьма? – шепнул Зимобор, невольно сжимая рукоять ножа.
– Не ведьма я! – хриплым шепотом ответила женщина. Ее голос долетал до него тоже из венка, как из окошка в иной мир. – Не ведьма, богами клянусь! Я из Глухичей, отец мой – Нездрав, Добромилов сын. Украл меня ведун проклятый, прямо из дома украл, от мужа, от сына, от всей родни! Уж который год кошкой маюсь, к людям хочу, а не понимает никто! Ведун меня днем кошкой держит, только ночью человеком делает, только в избе, чтоб не узнал никто! Потому и живет на отшибе, чтоб никто меня не увидел!
– Так ты и есть Хотилина вторая жена! – сообразил Зимобор.
– Так ты знаешь? – Плачущие глаза женщины засверкали. – Помоги мне, княже, помоги в род вернуться, избавь от колдуна! Не хочу я бегать кошкой-лихорадкой, не хочу, чтобы свои же родичи проклинали меня, хочу жить, как все бабы живут, детей растить, а не бегать в шкуре этой! Помоги! Знаю, что зол на тебя ведун. А еще знаю, что сила за тобой стоит такая, какая и ему не снилась! Помоги, во имя богов, не бросай меня! Если не ты, никто больше мне не поможет! Ведь сын у меня, а растет как сирота, я его и не вижу никогда, кровиночку мою!
– Помочь-то я помогу, только где же его найти, ведуна-то! – быстро зашептал Зимобор через венок. – Приведи его, да научи, если знаешь, как поймать! А то опять в землю уйдет, так и буду за ним бегать, как дурак с рогатиной, вяз червленый ему в ухо!
– Рогатины он не боится. Не боится ни камня, ни земли, ни огня, ни дерева, а боится он воды! – торопливо заговорила женщина. Она сильно дрожала и оглядывалась. – Слышу, зовет он меня… Зовет…
– Стой, стой! – Зимобор даже вскочил, хотя и понимал, что она не властна по своей воле остаться. – Ведун, он что, жадный?
– Еще бы нет!
– Скажи ему, что была здесь и слышала, как мы сговаривались, что, дескать, испугались его и хотим долю в дани ему предложить, только бы не противился нам. Пусть приходит, торговаться будем. На реку его приведи.
– Я приведу… На берег завтра… Помоги, княже! По…
Не договорив, она вдруг соскользнула со скамьи и исчезла из светлого пространства, освещенного светом вилиного венка. Зимобор едва успел заметить, как угольно-черная тень скользнула через узкую щель отволоченного окошка[10] и растворилась в лунном свете.
Ну, дела! Зимобор сел на лавку (почти на плечо спящему Моргавке, поскольку было ну очень тесно!) и пристроил драгоценный венок у себя на коленях. Углянка! Пропавшая жена Хотилы! Все-таки прав он был вчера, когда заподозрил ведуна, – кому еще под силу украсть замужнюю бабу не только из запертого дома, но и из собственной рубашки! А вот так и украл – кошкой обернул и позвал. Она и пошла, бедная. И пять лет бегает кошкой, пытается рассказать о себе людям, позвать на помощь – но не понимают ее ни муж, ни новая родня, ни старая, а все только боятся и гонят прочь.
«Ну, погоди теперь, хрен в медвежьей шкуре! – мрачно подумал Зимобор, вспоминая утреннего медведя. – Вот уж я тебе устрою… вяз червленый, да не в ухо, а в одно другое место!»
Он еще не знал точно, что именно устроит пакостнику-оборотню. Но почему-то верил, что если он поможет Угляне вернуться к мужу, а Хотиле – вновь получить любимую жену, то и кто-то другой, пока ему неведомый, непременно поможет ему самому найти Дивину. Просто обязан будет помочь. Потому что в этом мире, так хитро устроенном богами, не бывает ничего отдельного.
