Гленда Ларк - Запах Зла
Джастрия по доброй воле отказалась от всего этого, потому что жаждала свободы. Из-за нее я получил свободу, которой вовсе не желал.
Я сел на вершине холма, закрыл глаза и погрузился в море запахов, словно пытаясь впитать достаточно, чтобы хватило на всю жизнь: мне хотелось запомнить каждый.
К действительности меня вернул Следопыт: он ткнулся мокрым носом мне в лицо и принялся меня вылизывать. От него сильно пахло рыбой. Открыв глаза, я оттолкнул пса. Пусть Следопыт и был самым уродливым из когда-либо встречавшихся мне собак, сейчас он казался до смешного самодовольным: на траве передо мной лежала пойманная им в ручье рыбина. Убедившись, что я оценил его улов, Следопыт принялся с удивительной ловкостью разделывать добычу, отделив плавники и хребет. Съев половину рыбины, он предложил кусочек и мне; когда я отказался, он с довольным видом доел остальное. Я привык к собакам, которых приходилось видеть в Мекатехевене, но этот пес совсем на них не походил.
Теперь, когда я думаю о тех временах, я вижу, что в моей жизни все оказывалось не таким, каким казалось… даже наш приближавшийся отъезд.
Я вернулся домой и занялся сборами: мне хотелось взять с собой как можно больше лекарств. Пока их вез селвер, количество не имело значения, но должен был наступить момент, когда все свое имущество мне предстояло тащить на себе, так что пришлось себя безжалостно ограничивать, особенно когда я заметил, какого размера головку сыра матушка приготовила нам в дорогу.
К тому времени, когда на следующее утро Джейми вернулся с двумя селверами для Блейз и Флейм, у меня все уже было готово. Гэрровин снабдил меня деньгами, адресами и таким количеством советов, что хватило бы на всю жизнь. Отец подарил мне свой лучший дирк, матушка приготовила огромный мешок припасов – так она лучше всего могла выразить свою любовь и заботу. Моя матушка никогда не была разговорчива…
Я повертел в руках дирк. Короткое лезвие было из стали, которую выплавляли на побережье; изготовленная из копыта селвера рукоять от возраста стала черной, как обсидиан. Это был скорее универсальный инструмент, чем оружие. На Небесной равнине оружие нам не требовалось. Я благодарно кивнул отцу и улыбнулся матери, гадая, откуда взялся комок в горле, мешавший мне дышать.
Теперь оставалось только попрощаться.
Блейз взялась за поводья своего селвера, пытаясь подружиться с ним, однако животное продолжало плеваться и скалить зубы. Флейм с сомнением посмотрела на собственного скакуна и пробормотала, что, хотя в детстве ездила на пони с островов Хранителей, от этого мало проку, когда дело доходит до езды на селвере.
Я как раз помогал навьючить поклажу, когда Тесс сказала:
– Кто-то едет к нам.
Отец, затягивавший подпругу, поднял голову. Из всех нас он обладал самым чутким носом и теперь уточнил то, что еще не почувствовала Тесс:
– Из Гара. Старший сын Мадригара Элсина.
Он, как всегда, оказался прав. К нам приближался Дерингар, один из красильщиков из дома Элсинов, мой ровесник. Он мчался вниз по склону с такой скоростью, что все мы только рты разинули. Дерингар натянул поводья, только оказавшись рядом с первым домом, и даже дальше поехал верхом в нарушение всяких правил. Отца это заставило гневно нахмуриться, а мою более чуткую матушку – побледнеть. Мы с Гэрровином обменялись взглядами, а Блейз, заметившая наше беспокойство, прищурилась. Немного было такого, чего эта женщина не замечала… Из всех домов тарна выбегали люди; к тому времени, когда Дерингар спрыгнул с селвера, всем уже стало известно, в каком он возбуждении.
Я покорился обстоятельствам; горе, которое я испытывал, легло мне на плечи парализующей тяжестью.
Дерин, глядя на меня в упор, заговорил:
– Прибыли чиновники из Мекатехевена, и с ними двадцать стражников. Они говорят, что преследуют троих нарушителей закона, и один из них ты, Кел Гилфитер из Вина.
Я лишился способности говорить. Двадцать стражников!
– У них бумага с печатью повелителя, и они должны отвести тебя в Мекатехевен.
Я кивнул, зная, что худшее еще впереди.
– Мы задержим их до утра. – Дерин перевел взгляд на моего отца. – Торвин, мы, жители Гара, требуем пожизненного изгнания для Кела.
У отца отвалилась челюсть.
– За то, что он помог этим девонькам? – спросил он, не веря своим ушам. – Это небольшое преступление, да и выбора у него не было.
– Ну так, значит, он не открыл вам правды, Тор. Его рука бросила тот камень, что убил его жену, – так сказал нам один из феллиан. Стражник даже не догадывался, о каком ужасном преступлении говорит, – он просто случайно обмолвился, что Кел, должно быть, очень силен, раз сумел нанести такой удар. Мы получили подтверждение этому у других феллиан. – Дерин смотрел на меня так, словно видел впервые в жизни, а ведь мы с ним играли вместе детьми, вместе пасли стада, шептались о девчонках… – Ты убийца, Кел, и мы, жители Гара, не желаем видеть тебя на Небесной равнине. Никогда больше.
Я повернулся к отцу и попытался оправдаться:
– Феллиане хотели убивать Джастрию медленно. Я пытался избавить ее от боли.
Матушка упала в обморок, Гэрровин подхватил ее и уложил на траву. Отец этого словно и не заметил. Он пристально смотрел на меня, и его запах был лишен всяких эмоций. Дерингар развернул своего селвера и уехал, на этот раз более осторожно выбирая дорогу. Тесс бросила на меня испуганный взгляд и прошипела:
– Пойдем в дом, Джейми.
Он стряхнул ее руку, когда она вцепилась ему в рукав, и наклонился над матушкой; на меня он так и не посмотрел. Тесс развернулась и скрылась в доме; будь там дверь, которой можно было бы хлопнуть, она непременно это сделала бы. Ее возмущение повисло в воздухе, как душное облако.
– В дорогу, – сказал я Блейз.
Она кивнула и помогла Флейм сесть в седло. Я навьючил на Скандора последнюю сумку и повернулся к Джейми.
– Как она?
Джейми, стоявший на коленях рядом с матушкой, приподнял ей голову; на мой вопрос он не ответил и вместо этого задал собственный:
– Так это правда, Кел? Ведь ты врач!
Я кивнул, и он отвел глаза. Я не мог ничего объяснить ему так, чтобы он понял.
– С ней все будет в порядке, – сказал Гэрровин. – Вам лучше отправляться.
Когда я сел в седло, отец положил руку на узду.
– Мальчик мой… – Мы с болью смотрели друг на друга. Мне хотелось спросить его: неужели все так переменилось? Мне хотелось сказать ему, что я по-прежнему его сын. Разве я стал не тем, кем был всегда? Но я боялся услышать ответ…
– Пиши, – сказал он наконец. – Пиши почаще – ради матушки. – И я понял, что для него действительно все переменилось, и переменилось навсегда.
