Варвара Лунная - Лада
— Только бы она опять голодать не начала, — вздохнул Никита. — Боюсь я за нее.
Но Лада голодать не начала, она поплакала еще денек, но не столько от тоски, сколько от обиды, а потом перестала. Правда Любомира видеть категорически отказывалась. А тот пытался объясниться. Он и сам этого хотел и отец с братьями настаивали. Слав с Любомиром разругался совсем. Он потребовал чтобы тот пошел прощения у Лады просить и женился на ней тут же, коли та простит, но Любомир собирался только извиняться. Ругались они долго и закончилось все тем что Слав выгнал сына из дома. Любомир не спорил, собрал вещи и ушел в дружинную избу. Всемил тоже брата избегал. На следующий день после того злосчастного гуляния они подрались, но это ничего не изменило. Любомир просто бредил Искрой, о Ладе он почти не вспоминал. Ему было стыдно перед Ладой, он прекрасно понимал как на ней отразится его новая внезапная влюбленность, но поделать с собой ничего не мог. Ему было плохо, он остался совсем один. От него отвернулся отец, братья, многие друзья, но хуже всего было то что Искра его избегала. Все свободное время Любомир проводил под окнами дома где она жила и будто щенок ходил за ней следом, если девушка куда‑то шла.
— Не ходи за мной, — сердилась Искра. — Не люб ты мне. Отстань.
Любомиру будто нож в сердце были эти слова. Он перестал пытаться заговорить с красавицей, но ходить за ней не прекратил.
В конце весны сыграли свадьбу Дарены и Ратибора. Любомира на нее не позвали, на этом настаивал Слав, да и Лада бы не пошла, коли б Любомир на празднестве был. Молодые сразу же въехали в новый дом и Дарена целыми днями занималась обустройством, лишь изредка забегая к родителям. Лада иногда заходила помочь ей и, что уж скрывать, завидовала. Ей тоже хотелось замуж и свой дом, и деток, и все как у всех.
А потом в город пришла беда. Но сначала никто и не понял что произошло. Стали болеть дети да женщины. Сначала те что и так болезными были. Одной из первой слегла Дара, жена Слава, потом заболели малыши Первы, она после пропажи мужа в отчий дом вернулась. И болезнь была странная, вроде и не болело ничего, просто слабость была такая что несчастные с постели встать не могли. Дара умерла через неделю после того как слегла, в тот же день тихо, ночью умерли все малыши в доме Никиты. И не только у него. Еще через два дня в городе началась паника. Дети младше десяти лет умирали один за другим, как девочки, так и мальчики, а вот старше десяти лет мерли только бабы. У Яснокаменных первой после детей слегла Перва, а через пару дней и Лебедь с Ладой. Еще через неделю пришел муж Воркуши, он был бледен и потерян. Воркуша умерла через день после их малыша. Никита метался по дому между женой, младшей дочерью и служанкой Летой. Он готовил им, хоть женщины почти ничего не ели, он плакал ночами, но утром снова вставал к печи, умывал всех трех, расчесывал, пытался травяными отварами поить.
— Здравствуй, дядя Никита, — в дом вошли Всемил и Ратибор, оба были как‑то странно напряжены и молчаливы.
— Дарена? — боясь услышать ответ, спросил Никита.
— Нет, Дарена жива, — ответил Ратибор. — Но она в забытьи постоянно.
— Любомир погиб, — едва слышно сказал Всемил.
— Боги всемогущие, он тоже болел?
— Нет, — Ратибор тяжело сел на лавку. — Кто‑то крикнул что эпидемия началась с приездом Ворона Лесного и его семьи, обезумевшие мужики тут же собрались и решили что заразу сжечь надо.
— А у Лесных женщины как и у всех болели, — продолжил Всемил. — Только это толпу уже не остановило. Пока мы подоспели, дом уже полыхал, — парень замолчал.
— А Любомир вместе с сыновьями Ворона голову там сложил, — сказал Ратибор. — Он до последнего Искру защищал. Только смерть его ничего не дала. Все одно всю семью порешили: и женщин и мужиков.
— Да что же это делается? — тихо покачал головой Никита. — А что же князь? Нельзя же допускать такого, коли сейчас виноватых искать начнут, да счеты сводить это что же будет?
— А князя нет, — Ратибор вздохнул. — Сбежал князь ночью вместе с семьей. И близкие к нему люди: воевода, начальник стражи, советники. Нет больше в городе правителя, сами мы по себе.
— Но как же это? Может он семью увезет и вернется? — Никита совсем растерялся.
— Может быть, — Ратибор встал. — Ты, дядь Никита сам реши рассказывать Ладе про смерть Любомира или нет, а я домой. Держись, дядь Никита, — Ратибор ушел.
— У меня времени немного есть, — сказал Всемил. — Давай я помогу с Ладой, а ты тетю Лебедь да Лету покорми.
— Спасибо, — Никита вынул из печи горшок со свежее сваренной кашей, разложил ее по мискам и тяжело вздохнул.
Лада почти ничего не поела, она просто не могла. Всемил держался, пока около нее был, а выйдя из комнаты, заплакал. Женщины умирали одна за другой и еще ни одна не оправилась. Значит и Лада умрет, от этой мысли ему самому жить не хотелось.
— Всемил, — крикнул снизу Никита. — Помоги мне.
Всемил вытер глаза и спустился.
— Лета умерла, — пояснил ювелир. — Надо на площадь тело ее отнести, только я переодеть ее хотел, она просила похоронить ее в платье красивом.
— Переоденем, — Всемил сглотнул, много умерших он за эти дни видел, много тел помогал переносить, но то хоть и знакомые женщины были, но все ж чужие, а тут Лета. Лета в доме Яснокаменных сколько он себя помнил жила. Она практически членом семьи была.
Они переодели старушку, Всемил принес носилки и Лету отнесли на площадь, туда где собирали тела умерших. Их было так много, что ни жрецы, ни могильщики не справлялись. Еще неделю назад было решено хоронить умерших женщин и детей в одной могиле. Всех кто умер в этот день, так вместе и хоронить. Каждый день на кладбище рыли одну большую яму и в течение дня в нее сносили тех кого жрецы проводить успели.
Никита Лету долго не оплакивал, простился и поспешил домой.
— Не могу я там, — виновато пояснил он Всемилу. — Все плачут, мертвых столько… А у меня Лебедь и Ладушка. Домой мне надо. А еще Дарена, Дарену же надо навестить.
— Навести, дядь Никита, — кивнул Всемил, которого городская площадь теперь тоже подавляла. — Я после обеда еще забегу.
— Забегай, — Никита побрел к дому Ратибора, тот недалеко был, но там он пробыл недолго. Дарена была жива, но была в забытьи и прихода отца не заметила. И ювелир пошел домой. Он плакал от отчаяния, но понимал что ни жене ни дочерям оставшимся ничем помочь не может. Он смотрел на небо и спрашивал его за что. За что боги так прогневались на них, за что забирают к себе всех женщин в городе? За что деток малых? И как теперь жить мужикам, что совсем одни остались? Но Небо ответа не давало. Так же как и всегда ласково светило солнышко, пели птицы и только траурный вой с площади нарушал эту весеннюю идиллию.
