Владислав Русанов - Стальной дрозд
Гуран шагал сквозь темноту, очень рассчитывая, что она скрывает не столь решительное выражение лица, какое приличествует командиру, задумавшему рейд отчаянной храбрости. Рядом с ним неслышно ступал парнишка, бывший до ночи Огня и Стали подмастерьем сапожника. Теперь же щуплый подросток открыл в себе способности прирожденного разведчика. Он мог подкрадываться не хуже дикого кота, пробегал на цыпочках по скрипучим половицам так, что ни единого звука не раздавалось, проползал в густой траве, не потревожив ни стебелька, ни былинки, а кроме того, обладал почти безграничной памятью. Вот уже пять раз он спускался по веревке с крепостной стены, прокрадывался среди ночи к лагерю наемников и, выбрав укрытие понадежнее, наблюдал за перемещениями врага. Смотрел и запоминал с тем, чтобы вечером следующего дня тихонько вернуться и условным сигналом потребовать втянуть его обратно. Благодаря его мастерству Гуран знал, к чему готовятся осаждающие. Знал и прекрасно понимал: планы кондотьера беспроигрышны. Как бы ни пыжился он, Гуран фон Дербинг, но переиграть Жискардо Лесного Кота ему не удастся. Так же как никогда не получится составить гороскоп лучше профессора Гольбрайна, произнести зажигательную речь лучше, чем мэтр Дольбрайн, наконец, испечь булочки лучше, чем пекарь с Кривого спуска. Это, может быть, лет через двадцать, сточив, как старый конь, все зубы на военном деле, Гуран сможет не только вести войско в атаку или призывать стоять до последнего в обороне, но и сделать все для того, чтобы его солдаты могли не просто размахивать оружием, а сражаться слаженно, как один кулак, предугадывая распоряжения командира, а сам командир умел просчитать действия любого противника на несколько шагов вперед.
Кроме выучки наемников и опытности их офицеров, защитников города очень беспокоило присутствие в армии Лесного Кота настоящего колдуна. Да еще «стихийника», как назвал его мэтр Абрельм. Кто знает, чего от него ждать? Возьмет да и обрушит молнии с неба. Или прожжет пламенем стену… Или нагонит на город ядовитый туман… Тут уж и не знаешь, верить старым книгам или нет, что в них правда, а что выдумка? А летописцы наравне с романистами не стеснялись, описывали чудеса, совершаемые волшебниками древней Сасандры, красочно и с размахом. Правда, все писатели были единодушны в одном – вот уже больше пяти веков чародеи не принимали участия в сражениях. Великий Круг магов Сасандры следил за ними очень строго, а поскольку в Круг входили самые сильные волшебники, ослушника размазали бы на месте. Чтобы и другим неповадно было. Вот только Круга теперь нет, колдуны предоставлены каждый сам себе, и всякий из них поступает согласно собственным понятиям о справедливости. Мэтр Абрельм, к примеру, очень помог восставшим в ночь Огня и Стали и сейчас делает все, что в его силах. Другое дело, что силенкой его Триединый обделил. Даже среди нынешних волшебников он выглядит, мягко говоря, слабаком, а уж с прежними и сравнивать стыдно. «Стихийник» едва не убил его в простом противостоянии – еще немного, и из Абрельма ушла бы жизнь до последней капли вместе с Силой.
Гуран умел видеть, слышать и делать выводы из увиденного и услышанного. Если не предпринять какой-либо отчаянный шаг, Аксамала обречена. Ее падение и гибель – лишь дело времени. Или армия кондотьера Жискардо пойдет на очередной штурм, отбить который, учитывая отличную выучку атакующих и, мягко говоря, сомнительную подготовку защитников, уже не удастся, или измученные голодом, холодом и неизвестностью горожане сами откроют ворота. Конечно, это понимали многие из «младоаксамалианцев», но выводы делали разные. Новый глава сыска – Жильон – видел спасение в установлении жесточайшего надзора за любым проявлением недовольства, показательными расправами над инакомыслящими, усилением дисциплины и сплоченности в рядах единомышленников… Пока еще единомышленников. Мэтр Дольбрайн решился на восстановление императорского правления. Ради спасения города и страны он рискнул потерять уважение у самой свободолюбивой части горожан – студентов. И потерял его в какой-то мере. Поползли разговоры, слухи… Нашелся один сумасшедший, который утверждал, что учителя подменили богатеи и притихшие до поры до времени дворянчики.
В глубине души Гуран с ним соглашался. Только бедняга и предположить не мог, что подмена произошла гораздо раньше и настоящего философа Дольбрайна никто из них на самом деле не знал.
Предсмертные слова фра Лаграма заронили вначале всего лишь слабое сомнение, но заставили вельсгундца повнимательнее приглядываться к правителю. И вскоре он начал замечать легкие нотки фальши в словах философа, попытки красивыми словами прикрыть пустое содержание фраз. Критический взгляд помог многое увидеть в ином свете. То, что раньше выглядело легкой рассеянностью гения, теперь воспринималось как недостаток образования. То, что прежде казалось желанием не принимать важное решение в одиночку, стремлением посовещаться с помощниками и учесть их мнение, нынче очень напоминало попытку уйти от ответственности, переложить груз заботы на плечи других людей. А эта идея с коронацией на императорский трон? После всех речей, посвященных восхвалению народовластия, свободы, равенства и братства? Как это прикажете понимать, кроме как попытку узурпации власти? Гуран не стал протестовать в присутствии купцов и ремесленников, но после выдержал не одну неприятную беседу, в особенности со старыми соратниками – Крюком, Абрельмом, Ченцо. Они считали его выходку глупой и детской. Это же надо! Покинуть зал заседаний! Сам Дольбрайн молчал. Не попытался выяснить отношения, объясниться. Молодого человека это тяготило. Как обидно разочаровываться в человеке, которому верил больше, чем себе! Гадостное ощущение, от которого более слабый может и в петлю голову сунуть, хотя, по учению Триединого, это великий грех.
Может быть, поэтому Гуран решился лично повести людей на отчаянную вылазку, в провальности которой почти никто в крепости не сомневался? Основываясь на донесениях Лиса (эта кличка прочно приклеилась к мальчишке-разведчику), главнокомандующий «младоаксамалианцев» сумел понять, где в лагере наемников имеются слабые места. Например, они спустя рукава охраняли часть периметра, противоположную Аксамале. Дозоры же, выставленные, чтобы наблюдать за крепостной стеной, растянулись не более чем на две мили – все-таки охватить город полностью армии Жискардо оказалось не под силу. Да и, по всей видимости, наемники презирали закрывшихся в крепости горожан и подвоха от них не ждали. Раз так, рассудил Гуран, то мы просто обязаны устроить им неожиданность. Причем чем неприятнее она будет, тем лучше для нас. Он посоветовался с Ченцо и Вильяфьоре, высказав свой замысел: выбраться из дальних ворот – лучше всего для этой цели подходили западные или Дорландские ворота, совершить быстрый обход, скрытно проникнуть в лагерь наемников и… Ну, дальше были две равновеликие задачи: можно было попытаться достать самого кондотьера, а можно – колдуна-«стихийника». Если не выйдет ни того, ни другого, хоть панику посеять.
