Владислав Четырко - Бродяга. Путь ветра
С огненным клинком в правой руке и щитом из вечного льда — в левой.
Неуязвим и самодостаточен.
Мечта? Или… кошмар?
Ведь где-то там, за непроницаемой броней — он сам.
Словно призрак, блуждающий по огромному пустому замку, неспособный найти в нем себя самого.
Сквозь пелену видения донесся спокойный голос Линна:
— Ты не найдешь, прежде не утратив. Не наполнишься, пока не опустеешь до дна. Не испытаешь счастья, не пережив прежде боли — сполна.
Крепкие мозолистые ладони легли на плечи Бродяги.
— Я оставлю тебя. Спи крепко. Надо отдохнуть… ведь завтра — начало новой Дороги.
* * *«Даже если уходишь насовсем, не сжигай за собой мосты. Пусть лучше пройдет по ним еще чья-то Дорога. И потом — никогда ведь не знаешь наверное, куда придется идти тебе самому…»
Ян не мог вспомнить, кто именно сказал это и когда. Но кто бы это ни был, он оказался прав. Еще совсем недавно он и подумать бы не мог, что лодка, укрытая давным-давно в приречном ольшанике, вновь ему пригодится.
Сизой лентой в обрамлении сумрачных лесистых берегов уходит за горизонт река Вельта, что на языке поселенцев Рэль-Итана, Древесного пояса, означает «Тихая». Неслышной тенью скользит по ней челнок — и не заметишь сразу, что против течения. Дремлет на корме, завернувшись в плащ, усталый Бродяга. Дремлет ли?
Треснула ветка на дальнем берегу — но еще раньше Ян рывком бросил челнок влево. Стрела тяжелого лука прошила воду там, где только что была его голова. Вслед первой стреле полетели новые, не находя цели — весло в руках Бродяги почти одновременно касалось воды по обе стороны челнока, разгоняя лодку по невероятной, самой на себя заплетенной линии.
Поймать бы такую стрелу, рассмотреть поближе… Видно только, что наконечники — иззубренные, попадет — не вытащишь; что древка — длинные, а перья — черные… неприятно выглядят, хищно. И напоминают о чем-то смутно знакомом… то ли ему самому, то ли кому-то из носивших обруч прежде.
Укрывшись за поворотом русла, Ян отдышался минуту, но грести не переставал. И не зря: вскоре из-за поворота вынырнула узкая черная лодка, за ней — вторая, третья. Такие лодки-однодревки называли душегубками, и сейчас это название подходило лучше некуда. Снова запели стрелы; с передней лодки хлестнул огненный луч, с шипением лизнув воду слева от бродяжьего челнока. Остальные лодки пошли в охват, отрезая от берегов. В каждой лодке по двое, итого шестеро; приходилось справляться и с большим числом, но здесь один — маг, и рисковать не стоит…
Проблеск обруча, взмах плаща — и нет на реке челнока.
Словно и не было.
Замерли гребцы в душегубках.
Застыли, натянув тетивы до самого уха, душегубы-лучники.
Чернокрылая фигура в головной лодке — тонкая, со слишком бледной для обычного человека кожей — ощупывала речную гладь и взглядом, и Силой, да впустую. Гортанные, гулкие слова долетели до Яна, в тень нависшей над рекой ивы. Шесс-радат, наречие Севера. Вот, значит, откуда гости пожаловали: Орден Тени добрался и до этого глухого лесного края. Зачем?
Вспомнив Знак на шее Мари, Ян вздрогнул.
Не привести бы их на хвосте к Дому…
Что ж, пусть река остается им: доброй вам дороги, недобрые люди…
Бродяга пойдет посуху.
* * *До Дома остался день пути — да только вот день этот давно уже превратился в вечер, а тот грозил вылиться в еще одну бессонную бродяжью ночь. Третью кряду.
«Привал надо устроить, — сказал себе Ян. — Что тут у нас лежит? Сосновый комель, вывернутый, с задранными корнями? К нему, значит, и привалимся…
Костер? И без него плащ согреет, а обруч — обережет…
Ужин? Он же обед и завтрак (родниковая вода да ягоды лесные не в счет)… Да, перекусить не мешало бы».
Рука привычно потянулась к котомке. Точнее — к неистощимым кладовым Дома.
Как всегда, сами собою развязались тесемки.
И пальцы погрузились в золу.
Горячую.
Совсем свежую.
* * *Поперек звериных троп, через болото и чащу — напрямик. Ветви хлещут по лицу, ноги путаются в корнях и едва попадают на кочки — неважно. Шум распугал лесную живность до самых предгорий — и это не важно… пока что.
Дом был уже совсем близко — вместе с ночной темнотой расступился лес, и одетые туманом древесные стволы попадались реже. У тумана появился явственный привкус гари. И в какой-то миг Бродяга, резко замедлив ход, тенью скользнул в сторону. У последнего дерева, сбивая росу, опустился в высокую траву и осмотрелся.
Косые лучи восходящего солнца окрасили руины Дома алым — потрескавшиеся камни казались углями, дерево обратилось в золу. Огонь явно питался Силой — даже в утренней сырости деревья по краю поляны продолжали тлеть, а травы не осталось вовсе: черная щетка, местами — проплешины остекленевшей земли.
Перед одной из них лежали пятеро, одинаково выбросив перед собой левые руки с остатками луков. Они успели выпустить лишь по паре стрел — видать, тех самых, черноперых, знакомых по речной встрече…
Ян поднялся, сделал шаг и замер, прислушиваясь. Тишина. Даже обостренные обручем чувства не улавливали ничего живого — одна надежда, что Мари в доме не было. Странно: ни тревоги, ни боли утраты… неужели и правда — сердца нет?
Подойдя, Ян перевернул тело одного из лучников. Огонь стер черты того, что когда-то было лицом. Но под курткой сохранилась бледная кожа северянина, а на шее, на оплавленной цепочке, висел амулет-пропуск охранника Шессерского храма.
На берегу у разбитых лодок угадывались еще два тела. Именно туда были направлены стрелы — очевидно, сгинувшие в огненном вихре. Ян шел по пожарищу, словно сквозь сон. Дом — каким он его знал, каким помнил и чувствовал его до сих пор — не вязался с обгорелыми развалинами…
Первого — точнее, первой — из лежавших здесь огонь не коснулся. Ни лица, ни рук, ни темной хламиды, скрывшей все остальное. Ураган пламени, что разрушил Дом и перехватил в полете стрелы, не стал преградой для женщины-мага — стремительной, смертоносной, и даже в смерти — прекрасной. Лицо без возраста, жутковатые темно-фиолетовые глаза — мертвые, но странно осмысленные. Отблеск незаданного вопроса — и ответа, который никогда не будет получен. Она лежала навзничь, раскинув руки, устремив в небо застывший сосредоточенный взгляд. «Имя камня», гордость боевой школы Торинга: необратимое, мгновенное превращение, которое способен вызвать один из сотни волшебников — как, впрочем, и огненный вихрь «тэйна фьоррэ». Что делала здесь шессеритка-чернокнижница? И кого искал — и успел ли найти? — ее противник, боевой маг Света? Очевидно, заклинания ударили одновременно и были равно смертельными…
