Алексей Семенов - Чужестранец
— Кто тебя знает? Может, щи варить, может, голову мыть, — пробурчал Мирко. — Горшок-то я принесу, а вот по лесу ты бы все ж одна не бродила.
— Что так? — запальчиво поинтересовалась Риита.
— А если зверь какой, волк. Или вот как к нам один недавно пожаловал. — Мирко благоразумно не стал описывать большого непонятного кота: Риита все равно не поверит, а расспросы пойдут, так волей-неволей придется про всадников рассказывать. Зачем?
— На лошадей напал. Лютый попался, коню всю спину располосовал. Ахти его дубиной подшиб, он и сгинул, точно оборотень.
— Ладно тебе. — Риита проворно поднялась, Мирко вслед за ней — они оказались одного роста. — Не пугай. Мне здесь все места знакомы, каждое дерево знаю. Ступай за горшком, я постерегу, — сказала она и взглянула так, будто все мысли о странном коте и всадниках, мелькнувшие у Мирко, прочла как по-писаному.
— Хорошо, — улыбнулся ей Мирко. Риита нравилась ему все больше, словно с каждой минутой хорошела. — Я быстро.
В бане было темно, хоть глаз выколи. Едва Мирко отворил дверь, повисла настороженная тишина. Мякша прислушался, потом полез за печку — горшочки стояли там. Под лавкой зашуршало, запыхтело, шлепнуло, потом стихло. То ли мышки лесные возились, то ли старик-банник, в неурочный час потревоженный, ворчал и ворочался.
Мирко возвратился к костру. Риита ходила вокруг пламени — стройная, гибкая. Белая рубашка ее неслышным светляком мелькала, будто сама по себе — синяя понева девушки была почти не видима в густой ночи. И еще поблескивал серебряный венчик. Риита что-то держала над костром, потом отпустила: пламя метнулось желтым языком и опало, как прежде.
«Колдунья, ни дать ни взять, — подумал мякша. — Но хороша до чего! И просто с ней, словно всю жизнь знал, а ведь, почитай, и двадцатью словами меж собой не перемолвились».
Мирко подошел. Она обернулась к нему всем телом.
— Вот, принес. — Мирко протянул ей горшочек.
— Воды набрать, вестимо, не догадался, — тихо сказала она, почти прошептала. — Принеси, будь ласков.
— Сейчас, — ответил он так же тихо и пошел к озеру. Пробравшись через кусты ежевики, Мирко вышел к озеру. Вода чуть слышно плескала в поросший травой берег, почти сливаясь с ним. Только по слабому отблеску Мирко понял, что стоит на самой кромке. Он потрогал воду: она была теплая и неспешно отдавала в ночную свежесть то, что вобрала в себя за длинный солнечный день. Мирко погрузил горшочек, и он почти сразу коснулся мягкого песчаного дна. Булькнули пузырьки, плеснула мелкая рыбешка, и снова только ветер шуршал листьями кустарника да глухо пели что-то на своем языке сосны.
Осторожно, чтобы не оступиться и не расплескать воду, Мирко вылез обратно сквозь заросли на опушку. Девушка на сей раз сидела у огня все в той же позе, поджав ноги и глядя на пламя.
— Вода. Я принес, — приглушенно сказал он подойдя. Ему не хотелось, чтобы сейчас вдруг от какого неосторожного движения или громко прозвучавшего слова проснулся бы Ахти.
Риита поднялась навстречу.
— Вот и хорошо, сейчас на огонь поставлю, а пока вода вскипит, я уж трав насобираю. Давай сюда! — Парень протянул ей горшок, и она взяла его, коснувшись при этом пальцев Мирко. И он не сразу отпустил ношу, а на миг задержал, и их прикосновение продлилось. Он ясно ощутил, как бьется кровь под ее теплой кожей. Риита поняла его и тоже не спешила.
— Ну вот, видишь теперь, что я не нечисть лесная, не мавка, не русалка?
— Вижу, — ответил Мирко. — Ты краше русалки будешь. — И он посмотрел прямо ей в очи. Были они глубокими и прекрасными, как лесное озеро, в котором отражаются плакучие серебристые ивы и зеленые сосны. И мерцали в ее глазах золотые и серебряные звездочки — или так казалось оттого, что огонь плясал рядом?
«Какие очи! Интересно, а у каменной женщины такие же будут глаза, если она оживет?» — пришло вдруг ему на ум, и он точно из-под воды вынырнул, вновь увидев не только глаза Рииты, но и всю ее.
— А ты их видел, русалок? — Смеясь, Риита выхватила горшочек, чтобы поставить его на приготовленных камнях в огонь. Мирко наблюдал, ловя каждое ее движение. Он взглянул на тонкий девичий стан и словно ощутил его своими ладонями и пальцами. И так просто было сделать это наяву — между ними был всего-то локоть, но он не двинулся с места.
— Посиди тут, посматривай, — распорядилась Риита. — Если вода закипит, а меня еще не будет, ты покликай.
— Как это «покликай»? — удивился мякша. — Ахти ведь разбудим!
— Не бойся, — отвечала она тихо, но голос вдруг зазвенел серебряным живым родничком. — Он крепко спит, до света не поднимется. — И, мягко ступая, скрылась в темноте. Мирко и рта раскрыть не успел.
«Как это до утра? Чтобы Ахти не вскочил от малейшего тревожного звука, словно раззява какой? Или она колдовство сотворила? Недаром ведь жгла в костре что-то, может, и слова заклинательные шептала? Кто их разберет, этих хиитола, колдуны-то именно из них выходят! Проверю-ка я, как это она Ахти усыпила! Или не надо?» — Мирко задумался, потом взял два камешка-кремня и ударил их друг о друга. Звук вышел сухой, резкий, отличный от тех, что случаются в ночном лесу. В шалаше было тихо.
Расхрабрившись, он позвал приглушенно:
— Ахти! — Нет ответа.
— Ахти! Коней свели! — сказал он уже громко и отчетливо, так, что человек, если он не глухой, за двадцать шагов точно услышит. Даже шороха не донеслось. Дальше пробовать мякша не стал.
«Ну и усыпила, диво какое! Иная мать ребенку два слова скажет, тот уж десятый сон видит. Вот и все колдовство. Пусть поспит парень».
Вода еще не успела закипеть, как послышались легкие шаги — это шла Риита. Капельки росы блестели на ее волосах маленькими самоцветами, а рубаха и понева намокли, да и обувь, видно, тоже.
— Ну, вот и я. — Рита положила возле костра мягкую охапку листьев, цветочков, травы.
— Ты ж промокла вся! — засуетился Мирко. — На вот, накинь. — Он снял вотолу и порывисто шагнул к ней. Рубашка Рииты намокла и оттого липла к телу, еще резче очерчивая красивую девичью грудь.
— Погоди, Мирко, — мягко отстранилась Риита. — Погоди, вода кипит, травы заварить надобно.
Руки и пальцы ее работали споро, умело, будто сами знали, что им следует делать, а губы меж тем шевелились, шепча тихонько. Даже стоя рядом, Мирко не мог разобрать ни слова, хотя язык хиитола разумел.
Мирко залюбовался на нее, но не так, как прежде. Нечто неизъяснимо волнительное, сладкое и томное просыпалось в душе, и голова кружилась, как от запаха хмеля, и чувства все обострились, как давеча на болоте перед появлением всадников.
Мирко хотелось бы узнать, что за травы кладет Риита в горшочек, что за хитрую волшбу должны совершить слова ее, но молчал. Нельзя сбивать ворожбу, иначе может случиться беда — маленькая, коли колдун, как сейчас вот Риита, готовит настой из трав, или непоправимая, когда заклинают страшную рану, нанесенную охотнику лесным хозяином или воином.
