Алина Лис - Школа гейш
В зеленых глазах сверкнул и погас странный огонек. Он стиснул ее на мгновение. Губы самханца вдруг оказались близко-близко.
«Сейчас он меня поцелует», — отстраненно подумала Мия и поняла, что не станет сопротивляться.
Как нехорошо и неправильно — целоваться в один день с двумя разными мужчинами.
Но Акио Такухати как будто принадлежал другому миру. Миру обязательств, традиций и достижений. Миру утонченному, но заключенному в строгие рамки правил и ритуалов. Миру, в котором у нее не было ничего личного, и даже возможность побыть одной выпадала так редко, что каждое мгновение одиночества становилось маленьким праздником.
А Джин был из мира иного. Вольного, дикого, в котором есть заброшенный храм и горячие источники с искроцветами. Мира чудесного и странного. Прибежища ёкаев и духов. Джин и сам был как дух — таинственный самханец, пришедший из ниоткуда, но ставший вдруг очень важной частью жизни Мии.
Она ощутила на губах теплое дыхание, смешливые искорки в его глазах сменились голодным желанием, но мужчина отчего-то медлил.
«Ну же!»
Она почти решилась сама сделать первый шаг, когда над ухом раздалось ворчливое:
— Это еще что за скульптурная группа у нас во дворе расположилась? Ишь, обвился вокруг девочки, змей самханский, даром что одноногий. Не то тебе в плену отрезали, что надо было. Отпусти, ей давно домой пора!
Мия ойкнула и выскользнула из объятий. Джин не сделал попытки ее удержать. И на его лице не отразилось ни растерянности, ни разочарования.
— «То» мне тоже обещали отрезать. К счастью, не успели. Привет, Дайхиро. Рад, что ты вернулся. — И, уже обращаясь к Мие, продолжил: — Он прав. Уходя каждый день на весь вечер, ты здорово рискуешь.
— Угу, — буркнула Мия, не поднимая глаз. — Я пойду.
В груди зрела глупая, совершенно детская обида. Очень хотелось разрыдаться. Только непонятно почему.
— Я провожу.
Тануки распушил хвост:
— Сиди уже, провожатель колченогий! Я сам провожу.
— Нет, — очень спокойно сказал самханец и вручил оборотню факел. — Но ты можешь пойти с нами.
Всю дорогу до школы тануки ворчал и ругался, Джин отшучивался, а Мия шла молча, глядя в землю.
Тануки дождался, пока Мия перелезет через ограду, а потом сердито обернулся к самханцу.
— Ты что творишь, гад такой? — воинственно спросил оборотень.
— Не понимаю, о чем ты.
— Совсем девочке голову задурил.
Джин хмуро оглядел черневшие впереди стены школы.
— Пойдем, — велел он. — Не то место для разговора.
— Ты же уедешь, дурья твоя башка! — разорялся тануки на обратной дороге. — А ей жить дальше! Становиться гейшей. Я же вижу, как она на тебя смотрит. Хоть бы руки не распускал, козел похотливый…
Мужчина шел рядом молча. Его скульптурное лицо было бесстрастным.
— …сперва сам пойми, чего тебе от нее нужно! — завершил свою речь тануки, воинственно встопорщив усы.
— Я увезу ее, — сказал Джин.
Оборотень споткнулся на ровном месте:
— Что?!
— Мия не создана для того, чтобы быть гейшей.
— Тебе-то откуда знать?
— Вижу. Ей нужно замуж. За порядочного, надежного человека.
— Это за тебя, что ли? — подозрительно спросил тануки.
Самханец отвел взгляд:
— Я… не могу. Но я дам ей деньги и свое покровительство. В Самхане мое слово немало весит. Мия сможет сама выбрать свою судьбу.
Дайхиро плюнул в сердцах:
— Ты то ли подлец, то ли дурак, Джин Хо.
Маленький монах был прав.
Давно Джин не ощущал себя так паскудно.
И тот, другой, запертый в подвалах души, тоже беспокоился. Ходил туда-сюда, скреб лапой, сердито ворчал…
Тяжело опираясь о посох, Джин поднялся по ступенькам в храм. Рухнул на циновку у костра.
Казалось, в храме еще стоял еле уловимый запах сакуры и кедра.
Сакура… Ею пахли волосы и кожа Мии.
Он прикрыл глаза и как наяву услышал ее смех. Представил себе лицо девушки — задумчивое, чуть мечтательное. Вспомнил ощущение нежной кожи под пальцами и как она чуть вздрагивала и ежилась, когда он мыл ее. В тот момент ему до смерти хотелось коснуться губами доверчиво обнаженной шеи. Спуститься, выцеловывая трогательно выступающие позвонки. Прижать к себе хрупкое тело и ласкать, ласкать, наслаждаясь ее восторженными стонами.
…войти в нее, взять, овладеть…
Это желание было похоже на наваждение. Невыносимо сильное, почти непереносимое. Настолько сильное, что Джин испугался. Он, выросший в непрестанной борьбе, усмирявший демона каждое мгновение на протяжении большей части своей жизни, испугался, что не справится с собой.
Если бы не браслет… Браслет и ее рассказ стали якорем. Прогнали морок, помогли вернуться к реальности.
И сегодня… ее губы были так близко. Сладкие, манящие, словно созданные для поцелуев. И этот доверчивый и ожидающий взгляд снизу вверх. Джин ведь почти поддался заключенному в нем призыву.
Хорошо, что пришел тануки.
Джин чувствовал, как его тянет к девушке. Тянет с почти нечеловеческой силой. Потребность видеть ее лицо, улыбку, слышать смех. Учить ее, отвечать на вопросы, радовать, заботиться о ней.
И он следовал за этими внешне невинными желаниями. Говорил себе, что в этом нет зла — он же не позволяет себе лишнего. И знал, что лжет себе.
То ли подлец, то ли дурак.
Джина любили женщины. Они приходили в его жизнь сами, почти без усилий с его стороны. Выбирали его среди десятков других, даже ничего не зная о его происхождении.
— Что они все в тебе находят? — как-то обиженно спросил его Тхан после того, как очередная красотка выбрала не наследника и мага, но проклятого старшего брата.
Джин пожал плечами:
— Не знаю. Может, со мной легко?
Он не искал репутации ловеласа — она нашла его сама. Джин с равной заботой и уважением относился к каждой женщине, с которой его сводила судьба. Не важно, ночь, неделю или месяц они были вместе.
Расставался он тоже без злости и сожалений, храня в душе теплые воспоминания о мгновениях счастья.
Так было раньше… Раньше мысли о женщине не лишали его покоя и сна.
Подлец или дурак?
Одно дело — роман с опытной красоткой в поисках приключений. Но Мия… Она совсем другая.
Точеный профиль, тяжелый узел волос в традиционной прическе майко, самые прекрасные на свете глаза — доверчивые, черные и блестящие, как ночное небо в россыпи звезд.
Черные…
Что он может предложить ей? Сделать ее своей любовницей? Участь содержанки не для Мии.
Выдать замуж? Поселить в столице, видеть ее счастье с другим и знать, помнить каждую минуту, что он сам от нее отказался?
