Змейские чары - Осояну Наталья

Младший смотрит на Киру, Кира — на Младшего, но думает обо всех трех братьях, жестоких и кровожадных, каждый на свой лад. Ей по-прежнему хочется их уничтожить, пусть даже ценой собственной жизни и — пропади она пропадом — памяти. Эти твари своими чарами разорвали ее на части и сшили заново. Она ли получилась в итоге?

Граманциаш в очередной раз взмахивает лапой, растопырив драконьи пальцы, и на щеке Младшего проступает белая полоса; он вздрагивает, но не сводит глаз с Киры.

Все звуки в комнате резко стихают, и в полной тишине звучит женский смех.

Перемена во взгляде Младшего заставляет Киру обернуться.

Оставшееся на этой странице свободное место заканчивается — незримая рука заполняет его все теми же загадочными символами, воинами, сеятелями, книжниками и чудовищами. А вслед за пером, которое рисует эти знаки, второе такое же покрывает их сплошным слоем черноты, так что кажется, будто ночь, 

Младший исчезает навеки.

Миг спустя ворвавшиеся в комнату братья следуют за ним, не успев опомниться, и остается только

Катарина

Пророчица велела царю сорвать в заговоренном лесу золотую ветвь с дерева, которое охраняло чудище о шести крыльях. Царь сражался с ним три дня и три ночи, и, когда в конце концов ему удалось выполнить наказ мудрой женщины, золотые листочки оказались обагрены кровью.

— Дурной знак, — сказала пророчица, увидев ветвь в несмываемых пятнах. — Мертвые от запаха крови сходят с ума, и стоило бы приберечь ее до нужного момента. Но ничего не поделаешь — без этой ветки мы ни за что не вернемся в мир живых.

В первый раз она приходит к нему златоглазой орлицей с могучим клювом и крепкими когтями, и они вдвоем гонят прочь от чьих-то виноградников грозовые тучи, беременные градом, а потом с наслаждением парят в бездонной вышине, раскинув огромные усталые крылья, поглядывают друг на друга искоса, не сближаясь и не осмеливаясь спросить: ты такой же, как я?..

Во второй раз он встречает ее на земле, среди камней на берегу ручья. Она ящерка в изумрудной переливающейся чешуе, с солнечным взглядом, изгиб ее спины прекрасен, как кинжал. Он сперва прячется за валуном, потом осторожно выглядывает, подбирается ближе, тихонько переступая четырьмя лапками с острыми когтями. Она долго притворяется, что не видит, а потом проворно вскакивает и исчезает в зарослях мяты. Он ждет на берегу, мята колышется, но в этой жизни их пути больше никогда не пересекутся.

В третий раз она скользит бесшумной тенью среди деревьев, показываясь лишь на миг, проверяя его — заметит ли? Ее рыжевато-серый мех сливается с осенней листвой, и лишь глаза сияют в сумерках, как расплавленный металл. Мудрые, всезнающие глаза той, кто видел боль и смерть, кто не раз умирал, и все ради того, чтобы прожить еще одну жизнь и выучить новый язык. Но с былыми смертями уже ничего не поделаешь, грядущие еще не случились, а прямо сейчас вокруг них дышит туманом и тайнами бескрайний густой лес, следит за каждым их шагом, ждет. Шепот ветра доносит тихое повизгивание — она смеется. Он фыркает, мотает головой и бросается следом, такой же свободный и опасный, быть может, чуть менее мудрый. Когда одна рысь догоняет другую, они кубарем выкатываются на укромную поляну, и лес закрывает тысячи глаз, деликатно отстраняется, понимающе шелестит листвой.

Он высматривает ее в подземных коридорах Школы каждый раз, когда просыпается после очередной смерти с гудящей головой и беспокойным сердцем. Не смеет спросить Дракайну, такую далекую и вечно занятую; другие ученики ничего не знают или не хотят подсказывать. Старшие такие же надменные, как сама хозяйка Школы, а младшие мельтешат, как цыплята, и толку от них примерно столько же. Еще они постепенно исчезают: кто-то погружается в вечный сон, кто-то приходит в себя безумным, кто-то пропадает, словно его и не было. Вдруг она из младших… и тоже исчезнет? Нет-нет, прочь сомнения: по ней видно, что она прожила множество жизней — вероятно, больше, чем он сам. Она сильна, и это значит, что они обязательно встретятся в человеческом облике, лицом к лицу, надо лишь набраться терпения.

И вот однажды в Библиотеке он берет с полки одну из дозволенных книг — и сквозь открывшийся зазор видит те самые золотые глаза. Миг спустя по другую сторону шкафа уже простираются озадаченные тихие сумерки, и кто-то другой мог бы решить, что ему померещилось, но это вовсе не мираж. Метнувшись в сторону, к выходу из книжного тупичка, он замирает на полушаге и опускается на колени, сжимается в комок, будто хочет стать маленьким и плоским, спрятаться меж чьими-то страницами закладкой, сухим цветком, обрывком бумаги с бессмысленными каракулями. Вовсе не потому, что мгновенно утрачивает надежду догнать ученицу в лабиринте, меняющемся в зависимости от времени суток и настроения Дракайны; он провел здесь достаточно времени, чтобы не блуждать и не теряться ни при каких обстоятельствах. Он чувствует ее присутствие — она недалеко, она замедлила шаг, она ждет…

Прожитые жизни наделили его звериной наблюдательностью и цепкой памятью. Мига хватило — он хорошо разглядел бледное лицо с тонкими, изящными чертами. Эти губы безупречной формы, этот нежный нос, эти брови — птичьи крылья, и густой мед очей, вторящий бледно-золотым волосам. Словно лилия из райского сада, словно перышко маястры. Ни одна ученица не могла превзойти ее в красоте.

Он медленно встает и смотрит на свои руки, растопырив пальцы. Все десять на месте, но, отросшие после того жуткого недуга, что однажды едва не убил его, кажутся чужими, даром что отлично слушаются и ни разу не подвели. Частью светлее остальной кожи, частью темнее; несообразной длины и с ногтями неправильной формы. Словно их у кого-то отрезали и пришили к его рукам. Он запускает обе пятерни в волосы, потом проводит кончиками пальцев по лицу, чувствуя каждую проплешину, каждый шрам на лбу и щеках, кривой излом носа, оттянутый влево угол рта. Раньше его не заботили эти швы — стоило отдать должное мастерству Дракайны, очень аккуратные и крепкие, — но теперь все изменилось.

Он проводит три дня, почти не покидая своей комнаты, а потом засыпает и в новой жизни учит язык камней, неспособных перемещаться по собственной воле. Золотая жила в недрах горы напоминает ему об ученице, но в этот раз они не в силах сойтись.

Долог век камня.

Невиданное, небывалое

Колдунья объяснила царевне, что есть лишь один способ вызволить ее возлюбленного из лап коварного дива: самой надеть дивскую шкуру и стать ему верной женой, поселиться в подземном царстве, потакать всем прихотям злодея и даже вершить злые дела вместе с ним — что угодно, лишь бы он поверил в искренность ее чувств.

А когда поверит, следовало задать главный вопрос — в чем его слабость? — и он не солжет.

«Сумеешь ли ты?» — спросила колдунья, с сомнением разглядывая девушку.