Архонт Варанги (СИ) - Каминский Андрей Игоревич

— Пусть Мара-Смерть примет его душу и сопроводит прямо в Вальхаллу, где Один примет как лучшего из эйнхериев, того, кто всегда достойно служил Дому Рюрика. Гибнут стада и мужи умирают и сам мир обречен на погибель, но смерти не ведает великая слава деяний достойных.

Святослав говорил это стоя на берегу ночного моря, где в черной воде отражался свет погребального костра, в который превратился Дом Совета карматов. Здесь же покачивалась и одна из лодей, в которой, скрестив руки на груди, лежал Свенельд облаченный в свои доспехи, с мечом и секирой на груди. У его ног лежали трупы карматов, которым перерезали горло, залив кровью все судно и окрасив красным воды Бахрейна. Рядом со Свенельдом находилась и его доля добычи, в том числе и разноцветный жемчуг, которым Святослав собственноручно усыпал тело старого воеводы

Святослав сделал шаг назад, освобождая место для Василия. Тот принял факел из рук князя и поднес его к лодье. Яркое пламя охватило паруса, а потом и ткани, что лежали вокруг тела Свенельда. Вскоре вся лодья полыхала как огромный костер. Вот перегорели канаты, удерживавшие судно, и объятый пламенем корабль, подхваченный внезапно поднявшимися волнами, заскользил по черной глади, постепенно погружаясь под воду. Когда погас последний огонек, колебавшийся на верхушке мачты, небо на востоке осветилось алым предвестием утренней зари.

Огнь пылающий

— Ты уверен, что тебя ждут?

С носа своей лодьи Святослав с сомнением осматривал простиравшийся перед ним унылый засушливый берег, лишь местами поросший редким пустынным кустарником. Чуть дальше вздымались крутые холмы. Ничего здесь не выдавало присутствие людей. Однако стоявшего рядом с князем худощавого молодого человека, с темной кожей и тонкими чертами лица совсем не смущала эта безлюдность.

— Мой народ не особо любит чужаков, — сказал он, — когда приходиться хранить чистоту христианской веры, в окружении сильных врагов, поневоле научишься осторожности. Но когда мои люди узнают, что ты освободил из плена принца Аксума, никто не посмеет сказать о тебе дурного слова.

— Хотел бы я посмотреть на тех, кто осмелится открыть рот, — усмехнулся князь.

Они говорил на ломанном арабском, который Святослав, за все время похода худо-бедно научился понимать.

— Ладно, не будем тянуть, — махнул рукой Святослав, — ходу!

Сидевшие в лодьях русы налегли на весла и три корабля заскользили по неподвижной глади Красного моря. За их спинами в лучах заходящего солнца чернели острова Дахлак, ставшие временной стоянкой русского флота — одной из многих в долгом и изнурительном плавании всей вокруг Аравии. Князь искренне надеялся, что его поход в этом богатом, но жарком и засушливом краю, наконец-то подходит к концу: оставалось завершить последнее взятое на себя обязательство.

С тех пор как Святослав стер с лица земли государство карматов, ему больше не пришлось воевать в Персидском заливе. После разграбления сокровищницы на островах Бахрейна, русы высадились и в Аравии, где еще оставались недобитые гнезда еретиков. Впрочем, желающих сражаться с северянами больше не нашлось: все сорочины в панике разбежались от непобедимой варанги. В руки Святослава попали не только здешние сокровищницы с залежами кораллов и жемчуга, но и великое множество чернокожих рабов, что с утра до ночи гнули спины на карматский Совет. Князь, погрузив этих рабов на захваченные дау, направился к Ормузскому проливу, где его поджидал Фанна Хосров, недавно победоносно закончивший войну с Саманидами и теперь спешивший на помощь неожиданному союзнику. Помощь, правда, запоздала, однако Фанна Хосров все же сумел отблагодарить князя русов дав хорошую цену за захваченных им рабов.

Впрочем, кое-кого из пленников Святослав оставил себе — в том числе и молодого человека, именовавшего себя Тэкле-Амлаком, наследником императора Аксума. За свое освобождение эфиопский принц пообещал Святославу помощь, когда тот пойдет через Красное море. Князь согласился — и, распрощавшись с Фанной Хосровом, взял курс на юго-восток, вдоль побережья Аравии. Он спешил, потому что до него дошли вести из Византии: вожди угров и печенегов уже соединились с Цимисхием в ромейской Сирии и теперь объединенное войско готовится двинуться в Палестину. Уже пали Дамаск и Триполи, но князь рассчитывал поспеть к началу осады Иерусалима.

Но и оставшийся путь не проходил без боев: хотя сам Святослав и спешил, а грозная весть о разгроме карматов бежала впереди него, все же нашелся средь здешних владык тот, кто осмелился выступить против Северного Барса. Им стал Абуль-Джейш Исхак, из рода Зиядидов, богатый и могущественный владыка западного Йемена. Как и многие до него Абуль-Джейш поплатился за свою самонадеянность: его флот был пущен на дно у входа в Баб-эль-Мандебский пролив, после чего русы обрушились на его столицу Забид. Вот уже два века Зиядиды богатели, оседлав торговые пути у входа в Красное море — и теперь эти богатства достались русам: индийский фарфор, сандаловое дерево, камфора и амбра, а также накопленные в Йемене золото и серебро. Почти неделю русы грабили Забид, после чего их лодьи, тяжело груженные разнообразной добычей, отчалили от берегов разоренного Йемена. Никогда еще Красное море так не оправдывало название, так как сейчас, когда его воды обильно окрасились кровью сорочинов, принесенных в жертву Перуну и Морскому Царю. Святослав же, приказав убрать паруса, на одних веслах прокладывал путь меж сотен мелких островов и коралловых рифов. Остановился он лишь у островов Дахлак: еще совсем недавно — данника Абуль-Джейш Исхака, а сейчас, по праву завоевания, владению князя русов. Напротив этих островов поднимался эфиопский берег, где, как уверял Тэкле-Амлак, его уже ждут сторонники, предупрежденные о возвращении принца от сновавших между Забидом и Дахлаком торговцев и рыбаков.

— Народ мой возрадуется, узнав о моем возвращении, — горячо говорил принц, — и мы, как один, сплотимся против мусульман, язычников и проклятых иудеев, после чего Аксум возродится во всей своей силе и славе. И снова, как встарь, две христианские империи станут плечом к плечу против врагов Христа.

Святослав решил помолчать о том, что не так давно величайшим «врагом Христа» у ромейских правителей числился он сам — да и сейчас он не так, чтобы сильно преисполнился почтения к вере Распятого. Но все же, сейчас они были его союзниками против сорочинов — и он решил поддержать аксумского принца. Оставив на Дахлаке нового воеводу — лютича Бранибора, — Святослав, взяв с собой три лодьи, направился к эфиопским берегам. С ним же увязался и цесаревич Василий.

— Я наследник города царей и воин твоей Варанги, — сказал Святославу, — именно со мной будет говорить о союзе этот эфиоп, когда настанет время. И у меня не меньше прав, чем у тебя смотреть как он взойдет на трон.

Лодьи причалили в заливе Адулис, возле одноименного города — некогда славного и богатого, с обширным портом, а нынче пришедшего в совершенное запустение. Принц, облачившийся в тунику, покрытую коптскими крестами и разными геральдическими символами, с горделивым видом первым шагнул на берег, за ним проследовали Святослав и Василий, а затем и остальные воины варанги. Они не сделали и десяти шагов меж разрушенных строений, когда перед ними вдруг появилось несколько человек, одетых также, как и сам принц, с темными лицами, обрамленными черными бородами. Впереди них стоял высокий мужчина, средних лет, с орлиными носом и пронзительными черными глазами. На его поясе, украшенном золотыми пластинами, красовался странный меч, напоминающий большой обоюдоострый серп.