Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна
– Надо же, каких только обычаев не бывает… – покачал головой Энтони. – Хотя кое-кому наша привычка целовать дамам руки, или поднимать бокал перед тем, как выпить, или непременно ходить одетыми во всех случаях жизни… Жаль, что ты не можешь показаться дамам полуодетым – они бы тебя оценили…
– Ничего, и так оценят. – Гален повернулся к денщику, приготовившему мундир. – Если я правильно понял некоторые взгляды из-под ресниц, у дам будет возможность увидеть нас и одетыми, и раздетыми…
Энтони только засмеялся: Теодор после суток в седле и боя, едва добравшись до постели, заснул как убитый, а он все взгляды оценил еще накануне и предыдущий вечер провел очень, надо сказать, мило…
Для празднества выбрали ярмарочное поле за городом. Солдаты, кроме тех, что были в караулах, шумно гуляли на самом поле, а офицеры устроились в небольшом «зеленом дворце» – на поляне, окруженной легкой изгородью. «Дворец» осеняли горные дубы, неподалеку манил прохладой лес, в котором то и дело на некоторое время исчезали офицеры с горожанками. Само собой, и поле, и лес были еще утром тщательно проверены, и ни отставших ольвийцев, ни дезертиров не обнаружено. Так что парочки могли веселиться безбоязненно.
На поле скатерти были постелены прямо на земле, а во «дворце» стояли сколоченные из досок столы. Жители Абаза постарались: вина было вдоволь, да и водки хватало. Вскоре Энтони почувствовал, что мысли замедляют ход, явно подумывая, не расположиться ли на отдых. Кусты его не манили: он уже договорился о продолжении праздника с хорошенькой горожаночкой из тех, что были не способны отказать победителю – тем более что победитель не только силен, но и красив, и любезен.
И тут к Бейсингему подошел караульный сержант.
– Ваша светлость, цыганка к вам просится. Говорит, ей нужно видеть самого главного.
– Хорошенькая? – поинтересовался Энтони.
– Да ну… Старуха! – фыркнул сержант.
– Ну, так дай ей чего-нибудь со стола, и пусть идет.
– Я пробовал, не хочет. Ей надо видеть вас.
– Не будет мне, видно, покоя, – вздохнул Энтони, – Ладно, веди…
Однако разочарован он не был. Цыганка оказалась колоритной и привлекательной если не для мужчины, то для поэта. Смуглая старуха в немыслимо живописных юбках, из которых каждая нижняя была длиннее верхних, и с огромным количеством бус, вокруг головы повязан платок, отливающий всеми возможными и невозможными цветами, гордая, степенная и многозначительная, как и полагалось представительнице ее племени. Цыганка взглянула на Энтони и покачала головой.
– Не этот, – сказала она. – Тамино.
Энтони и сам уже заподозрил, что вышло недоразумение – ну зачем бы он мог понадобиться цыганке? Старуха подошла к трогарскому караульному, и тот, естественно, отвел ее к своему командующему. Откуда ей было знать, что «самых главных» здесь двое?
– Тебе, наверное, нужен генерал Теодор Гален? – спросил Энтони.
– Мне нужен Тамино, – твердо повторила старуха. – Сына жены моего брата назвали Теодором те, кто его украл. Я не знаю этого имени, оно чужое…
Пока Энтони разбирался в хитросплетениях ее речи, обладатель чужого имени появился собственной персоной. Гален уже слегка покачивался и явно видел мир в приятном тумане. Однако, едва старуха его окликнула, генерал взвился, словно жеребец, которого стегнули плетью. Та заговорила по-цыгански, и Теодор, сделав приглашающий жест, отошел к дальней изгороди. Бейсингем незаметно наблюдал за ними. Цыганка говорила, Гален слушал, проронив лишь несколько слов, затем достал из кармана кошелек и протянул его старухе – весь! И тут цыганка повела себя совсем уж странно: она оттолкнула деньги, сказала что-то еще и пошла к лесу. Теодор проводил ее взглядом и, отвернувшись, стал смотреть туда, где над городом солнце уже касалось крыш. Бейсингем подошел к нему.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Все в порядке, – отрывисто проговорил Теодор. – Все просто замечательно. Отойди, сделай милость…
Бейсингем пожал плечами и упрашивать себя не заставил: да пошел ты, в конце-то концов, с вечными своими переменами настроения! Неподалеку полковник Флик что-то рассказывал под взрывы хохота. Энтони подсел к веселящимся трогарским штабным и успел выпить еще стакан вина, когда, взглянув случайно в сторону леса, заметил белое пятно. Теодор направлялся к опушке. Вот он подошел к кустам: там начиналась тропка, по которой несколько минут назад ушла цыганка.
Энтони сам не понял, почему это ему не понравилось. На опушку все время уходили желающие облегчиться, чуть подальше в кустах уединялись парочки, лес казался не более опасным, чем королевский парк в дни летних балов. И тем не менее… Он не хотел, чтобы Теодор оставался один на один с этой цыганкой. В памяти всплыли рассказы про заколдованные яблоки, про волшебную петлю – накинет цыган ее на шею кому угодно, и человек идет с ним, куда поведут. Кто знает, не захочет ли старуха увести Теодора в табор – ищи потом! Мысли были пьяными и глупыми, но Энтони они казались вполне разумными, и он, как был, в рубашке и без шпаги, двинулся следом.
В кустах возле самой опушки кто-то возился, но Энтони не обратил на это внимания. Тропка лежала перед ним, длинная и прямая. И абсолютно пустая, до самого поворота шагов за двести от ее начала. Конечно, Теодор, если бы побежал, мог уже скрыться за поворотом, а догонял он цыганку, скорее всего, бегом, – но все же Бейсингему стало тревожно, и он прибавил шагу.
Все произошло мгновенно, едва Энтони миновал поворот. Он не только не смог оказать сопротивление, но даже не успел ничего понять. На него кинулись из кустов, тугая петля захлестнула шею, не давая вскрикнуть, в открывшийся от удушья рот забили кляп, на голову накинули мешок, руки скрутили за спиной. Все это заняло несколько секунд, не более, а потом его потащили на веревке, как собаку на поводке, подбадривая пинками. Бейсингем кое-как шел, спотыкался, падал, поднимался вслед за рывком веревки и шел опять. Наконец, его остановили, мешок с головы сняли, он увидел перед собой стену кустарника – по-видимому, край лесной поляны – и давешнюю цыганку. Старуха покачала головой и что-то сказала. Сзади негромко заговорили. Энтони не видел своих похитителей, они оставались за спиной, но, судя по голосам, их было не меньше шести-семи человек. Ему снова надели на голову мешок, затянув его под подбородком, швырнули на землю и связали ноги. Затем кто-то подошел и уселся сверху, рядом примостился второй, и они принялись что-то живо обсуждать.
«Ну да, – охнув про себя, подумал Бейсингем, – зачем же сидеть на холодной земле, когда можно усесться на пленника. Только я ведь так подохну…»
Но, по-видимому, похитители были достаточно опытны. Чувствовал Энтони себя ужасно. Скрученные руки мучительно ныли, кожаный мешок почти не пропускал воздуха, а кляп отбирал большую часть того, что все же попадало внутрь, так что Бейсингем был занят в основном тем, чтобы как-то ухитряться дышать – да еще и здоровенные стражи сидели сверху. Однако он не только не умирал, но даже не терял сознания, хотя ничего не имел против обморока, и хорошо бы как можно более долгого.
Энтони изо всех сил вслушивался, пытаясь понять, единственный ли он пленник на этой поляне. Что с Теодором? Неужели тоже попался, так же глупо, как и он сам? Но понять что-либо было невозможно. Вокруг переговаривались люди, всхрапывали кони, а еще один пленник, если он здесь есть, наверняка так же безмолвен и обездвижен, как и сам Энтони.
Теперь у него было сколько угодно времени, чтобы попытаться осознать свое положение. Задача эта оказалась не из легких. Бейсингем прислушивался к разговору похитителей, стараясь понять, кто они такие. Нет, это не ольвийцы и явно не солдаты. Ольвийский язык – диалект имперского, а этот – совершенно незнакомый, со слегка гортанным выговором. И говорили захватившие Бейсингема люди не по-солдатски, четко и лаконично, а небрежно и лениво, с растяжкой, с мягкой кошачьей грацией в интонациях. Их речь была чем-то неуловимо похожа на говор трогарских пограничников. Энтони еще раз вслушался и непроизвольно дернулся, тут же получив ощутимый тычок кулаком под ребра от сидевшего сверху человека. Он узнал один из этих голосов – мягкий, подернутый легкой насмешкой, как утренняя вода дымком. Узнал абсолютно точно, потому что беседа прервалась, и человек принялся напевать. «Встает луна меж башен Аркенайна», – пел по-трогарски знакомый, столько раз слышанный голос разведчика Лориана.
