Лана Тихомирова - Театр Говорящих Пауков Кукбары фон Шпонс
— И давно вы тут?
— Очень давно. Я уже привыкла.
— А что с нами будет?
— Нас съедят. Отсюда тяжело вырваться. Почти невозможно.
— Но вы… там…
— В реальности? — улыбнулась Пенелопа, — Кукбара иногда позволяет мне выйти прогуляться, она хорошо относится к еде. И ест экономно.
— Меня она сожрет сразу, — недобро улыбнулся Виктор.
— Да, она злится на тебя за глаз, — кивнула Пенелопа.
— Бри, — Виктор посмотрел на меня, — я знаю, почему ты прошла. У тебя был ключ. Та картина это вход, официальный, для всех желающих. Это было желание Кукбары. Все картины, что я рисовал ключи, с их помощью можно и войти, и выйти. Это свойство картины такое. Я нашел его, а Кукбара ничего не знала.
— Я тоже, — удивилась Пенелопа.
— Я не стал говорить вам, простите. Что знаете вы, то знает и она. Я рисовал ключи для себя, чтобы можно было выйти. Но смысл в них, если я не могу выбраться из лабиринта?
— Проснулись, мои хорошие? — Кукбара снова была в человеческом обличии. На ее виске были наложены несколько швов, — Теперь мне будет с кем поболтать за обедом.
— Болтать с обедом — плохой тон, — заметила я.
— Ты заткнешься, хамло? — высокомерно спросила Кукбара.
— Нет, — улыбнулась я.
— А, ты хочешь потянуть время, — Кукбара улыбнулась и подошла ко мне, — Ты молодая, вкусная, в тебе много силы. Но вот твой ядовитый сарказм… придется его отжать перед употреблением.
— Отойди от нее, — рычал Виктор.
— Тебя, паскуденыша, я вообще видеть не хочу, — спокойно отозвалась Кукбара.
Я с удивлением почувствовала, как что-то впивается в солнечное сплетение. Тут же мне стало дурно, я ощущала, как что-то вытекает из меня. Это не было неприятно, но создавало ощущение внутренней пустоты.
Виктор брыкался и раскачивался, рычал и ругался. Очень быстро он ударил Кукбару своим коконом. Она отлетела от меня, но поднялась, подскочила к Виктору, остановила его кокон и прижалась к нему. По лицу Виктора я поняла, что с ним происходит тоже, что и со мной.
— Тебя, урод, я сожру первым, — шипела Кукбара.
— А вот с этим мы повременим.
Я пригляделась: в темноте горели два голубых глаза.
Кукбара обернулась. На мгновение ее лицо отразило ужас, но она быстро овладела собой.
— А, господин куница, очень вовремя, — ласково сказала она.
Из глубины каких-то пещер донесся стук маленьких коготков о камни.
Кукбара обернулась в мгновение пауком.
Черно-белой молнией, что-то длинное, пушистое запрыгнуло на мой кокон, острые зубы клацнули, кокон упал и заметно ослаб, я стала выпутываться. Два кокона аккуратно упали на пол. Пока неповоротливая Кукбара оборачивалась, мы успели выпутаться, а куница с голубыми глазами куда-то пропала.
В закрытом помещении с ней было проще: мы пригнулись и побежали вперед, только надеясь на то, что выберемся отсюда. Пенелопе было тяжело бежать, слишком много сил было потеряно ею. Да и у нас с Виктором ноги порядком заплетались, но желание выжить подгоняло.
Я слышала, как Кукбара топает следом, и бежала еще быстрее, но, как в плохом сне, ноги не слушались.
За спиной Кукбара взвыла. Я обернулась и остановилась. Куница висела у паучихи на брюхе, вцепившись когтями и зубами в нее. Пенелопа вскричала и схватилась за живот. Виктор подхватил ее, дернул меня за руку и мы снова побежали. Сейчас это было гораздо легче сделать. Мы выбрались из логова, и оказались на границе рамы.
— Не выносите меня, — застонала Пенелопа, — Мне нельзя туда! Уходите сами!
— Но, Пенелопа, — удивилась я, — у вас тоже есть ключ! Вы вернетесь к себе!
— Я не вернусь. Он убьет ее. Убьет. А с ней умру и я. Нас нельзя разлучить, — стонала она, — Спасайтесь…
Виктор положил Пенелопу, она свернулась в комочек, держась за живот и застонала, от боли из глаз лились слезы. Я растерялась, и не знала, что делать. Пенелопа схватилась за голову и выгнулась дугой, закричала так, что мне захотелось спрятаться. Виктор прижал меня к себе и закрыл мои уши своими руками.
Крик оборвался. Пенелопа лежала расслабленная бледная, но какая-то светлая и радостная.
— Она мертва, — тихо сказала Пенелопа.
Откуда-то вынырнула куница, она злобно сверкнула на нас голубыми глазами и прыгнула прямо на меня, я не удержалась на ногах и упала за раму, утянув за собой Виктора. Мы оказались в палате. Из рамы следом вывалился ван Чех. Он быстро поднялся и побежал куда-то. Я бросилась за ним.
Дверь в палату Пенелопы была распахнута. Внутри горел свет. Я остановилась в дверях. Ван Чех сидел возле кровати Пенелопы.
— До свидания, Октео, — улыбалась она, — Спасибо тебе.
— Но…
— Никаких "но", нас нельзя разделить. Но я счастлива, спасибо тебе. И "до свидания".
Пенелопа закрыла глаза и улыбнулась.
Нас накрыла тишина. Доктор поднялся и нажал кнопку экстренного вызова медсестры и вышел, не замечая меня.
Я хвостом следовала за ним. Ван Чех заглянул в палату к Виктору, тот спал на неразобраной постели, лицо его было умиротворенным. Доктор кивнул и направился в ординаторскую.
Там он сел в кресло, достал две рюмки, налил коньяку и выпил, налил еще и еще выпил. Я выпила одну и просто смотрела, как методично напивается доктор. Хмель его не брал, хотя коньяк ван Чех уговаривал, как чай.
— Простите меня, — тихо сказала я.
Вальдемар Октео ван Чех устало посмотрел на меня и сказал:
— Если бы это что-то изменило… Запомни, Брижит, благими намерениями устлан путь в ад. И вот еще — каждая жизнь бесценна, будь то алкоголик, или доктор наук, моральный урод или меценат. Все мы уродливы и прекрасны в разной степени и пропорции, но нет ТОЛЬКО уродов или ТОЛЬКО прекрасных. Она поняла это слишком поздно, когда столкнулась с Кукбарой. А ты запомни это сейчас! И раз уж так все получилось, помни: мы не имеем право обменивать одну чужую жизнь, на другую, а если приходится это делать, то только на свою.
И Пенелопа нам это продемонстрировала. Но как-то это глупо все, не правильно, — доктор выпил еще коньяку и отошел к окну, — Светает. Это хорошо.
Я думаю, тебе не имеет смысла больше приходить сюда на практику, я поставлю тебе "отлично", ты действительно хорошо поработала, Брижит.
Эпилог
Эта история закончилась именно тогда и именно с теми словами доктора.
Выходные я провела взаперти, меня мучили кошмары. В понедельник, когда я пришла снова в больницу, чтобы занести доктору документы к закрытию практики, я получила полную индульгенцию своей совести.
Доктор встретил меня сияющий и радостный, документы были подписаны и заверены мгновенно. После чего я изъявила желание видеть Виктора.
