Майкл Роэн - В погоне за утром
– Клэр! – крикнул я, перекрывая гул толпы. – Никто не видел Клэр?
Одна из машинисток, жадно глотавшая воду, неожиданно взвизгнула и выронила стакан:
– КЛЭР! Они тащили ее… – И девушка ударилась в истерику.
Этого было достаточно. Я вылетел в вестибюль, протолкался сквозь толпу, еще больше разбухшую вследствие прибывшей скорой помощи, галопом помчался вниз по ступенькам. В самом низу стоял Барри с сержантом полиции, уставившись на кровавый след, тянувшийся через коридор от шахты лифта.
– Довольно крутые панки, если хотите знать мое мнение, надо же – пролететь четыре этажа и потом просто уползти… а какого черта…
Барри увидел меня и помахал рукой, чтобы я подошел:
– Сержант, это Стив…
Я вырвался:
– Черт побери, Барри, потом! ОНИ ЗАБРАЛИ КЛЭР!
Сержант схватил меня за локоть тяжелой уверенной рукой. Я попытался высвободиться, но это усилие чуть не сбило меня с ног. Неожиданно, в приступе отчаянного бешенства я развернулся ударил его кулаком по лицу. Еще днем раньше я ни за что бы такого не сделал, и мне не могло прийти в голову, что я могу ударить с такой силой. Он буквально полетел вверх тормашками, ударился о стену и остался лежать, скорчившись.
Я повернулся и побежал, слыша за спиной громовой голос Барри:
– Какого черта… и потом, более настойчиво: – СТИВ!
Я был многим обязан Барри, но не отваживался прислушиваться. Я не собирался ждать его или полицию; я не решался. Я побежал. На улицу, мимо зевак с одутловатыми физиономиями; один из них сделал робкий шаг, чтобы загородить мне дорогу, передумал и отскочил назад. Я добежал до стоянки, нашаривая ключи, распахнул дверцу машины и прыгнул на водительское сидение. Я с ревом круто развернул машину, она присела на подвеске, как кошка, готовящаяся к прыжку, и вылетела вон. В зеркале заднего вида я увидел высыпавших из здания людей в синей униформе, но они меня не волновали. Въезд на улочку был так загроможден зеваками и машинами скорой помощи, что они ни за что не могли догнать меня, а улица била с односторонним движением, значит, ее дальний конец будет свободен. Они, конечно, поднимут тревогу, но все местные машины, по-видимому, были здесь, и как только я выеду отсюда, вычислить мою машину в потоке ее безликих двойников в вечерние часы пик – это один шанс из тысячи.
При условии, разумеется, что я буду вести ее разумно и не привлекать к себе внимания. Тут мне надо было действовать осторожно. Игра в беглеца была странно возбуждающей, невзирая на гнетущую тревогу в сердце. Странно, поскольку это было совсем непохоже на человека, которого я видел в зеркале, когда брился. По натуре я всегда был законопослушным, и, если разобраться, оставался таковым и теперь. Я ничего не замышлял против полиции, совсем ничего, и не желал затруднять их работу. Рано или поздно мне придется отвечать за последствия того, что я сделал. Не было никаких сомнений по поводу того, как все это выглядело: я ударил полицейского, удрал с места происшествия. Они решат, что я что-то знаю, и уж всячески постараются сделать так, чтобы я им об этом сообщил. Хорошо, я мог бы попробовать, как бы дико ни звучала вся моя история, но я не мог позволить им помешать мне. Только не сейчас. Сейчас я повиновался другому, более древнему закону.
Возможно, это был закон инстинктов. Мысль о том, что какое-нибудь невинное создание попало в руки этих существ, была достаточно неприятна, но Клэр… Чем она была для меня? Младшей коллегой. Даже не другом. Я тщательно старался, чтобы так оно и оставалось: почти не виделся с ней после работы, мало что знал о ее жизни. И все же она была моим секретарем четыре года. За это время у меня волей-неволей составилось представление о ее личности, о сущности Клэр. Может быть, я даже лучше понимал, что ею движет, чем ее приходящие и уходящие кавалеры. Перефразируя старую поговорку, нельзя быть героем в глазах собственной секретарши. Тем не менее, она всегда держала мою сторону, и у меня были причины сознавать, что она всегда пылко поддерживала меня, когда речь заходила о серьезных вещах. Меня слегка удивило мое страстное желание отплатить ей тем же. Я говорил себе, что это просто чувство вины. Я был в ответе за нее, и все же я навлек на нее беду своим безумным стремлением проникнуть в вещи, которые следовало оставить в покое, забыть, как велел мне Джип. Но было здесь и нечто большее, чем чувство вины, чем желание помочь, которое я испытывал ко всем людям, попавшим в эту передрягу. Она все время стояла перед моим мысленным взором, и мне приходилось прилагать серьезные усилия, чтобы ехать медленно, соблюдая осторожность, двигаться в потоке и следить, как впереди, под медленно краснеющим небом, собираются тени.
Приходилось смотреть правде в глаза. Мне нравилась эта девушка, нравилась больше, чем кто-либо. В течение всего этого времени зарождалось какое-то чувство, проникало сквозь мою тщательно созданную броню, в такие места, где, как я считал, все щели были забиты. Все это время мои инстинкты предавали меня. А теперь они подстегивали меня, и я почти неистовствовал. Господи, должно быть, она сейчас страдает! Что она должна думать? Если она еще жива и вообще может думать…
Я должен был помочь ей, любой ценой, куда бы мне ни пришлось поехать.
Я знал, что это значит. Мне придется открыть закрытые ворота, пройти снова по забытой тропе, переступить запретный порог. Пройти тем путем, которого не могли открыть ни рассудок, ни память, – единственной путеводной нитью на нем были мои инстинкты. И с того момента, когда полицейский положил толстую лапу на мой локоть, инстинкты громко предостерегли меня. Полицейский и власть, которую он представлял, были частью более узкого мира. С ними или с кем-либо другим на буксире я бы никогда не нашел этот путь, даже кружа по этим темным улицам целую вечность. То место, куда я направлялся, было для меня одного.
Но дорога туда казалась нескончаемой. Я влетал в пробку за пробкой, и все светофоры, казалось, нарочно загорались красным при моем приближении. Сегодня вечером я вполне был готов проскочить их на красный, но я не мог позволить себе, чтобы меня остановили, ради Клэр. Хуже всего было, когда, подъезжая к круговому движению, я услышал позади вой сирены, но это было где-то далеко, и два тяжелых грузовика загораживали меня от нее. Я не слишком беспокоился. Вполне возможно, что они и гнались-то не за мной, а если и за мной, вряд ли они успели бы настичь меня до поворота. Я подъехал к участку с круговым движением и как раз давал сигнал поворота, когда мое боковое зеркало заполнила машина, с ревом вылетевшая откуда-то прямо на меня. Один удар вытолкнул бы меня в другой ряд, что почти неизбежно завершилось бы крупной аварией. Я вывернул руль как раз вовремя, но вокруг раздался шквал сигналов и криков. Все это – в мой адрес, поскольку настоящего виновника никто не видел. Я только мельком успел заметить блестящую красную спортивную машину и смуглое лицо, желтоватое и зловеще ухмыляющееся, человека, сидевшего за рулем, а потом он спокойно проплыл мимо и скрылся в направлении Харбор-уок. А мне пришлось еще раз объезжать круговое движение, чтобы достигнуть развилки и наконец услышать под колесами стук булыжника. Высокие стены сомкнулись надо мной, и звук сирены, казалось, замер вдали.
