Валерий Иващенко - Молодые волки старого королевства
– Ладно, Славка, теперь я тебя в обиду не дам. Всё будет хорошо, ты мне веришь?
– Нет, — Славка вскинулась, лихорадочно блестя мокрыми глазами в полутьме кареты. — Не верю. Лучше б ты тогда характер проявил, а не сейчас.
Картины того, что чёрный ворон проделывал над Нею, мерзкими видениями пронеслись перед взором. Лен откинулся на подушки, глухо заскрипел зубами и затряс головой. Ну да, мог он ещё тогда прихлопнуть того жреца. Потом, конечно, пришлось бы от королевских сыскарей с егерями приятаться долгонько.
– А сестру мою, Реченку ненаглядную, сами наши жизни и лишили — убоялись, что с ними коронные сделают. То мне потом елф лесовой рассказал, когда через пущу на дорогу выводил…
Самосуд был строго запрещён королевским указом, но разве ж напуганной толпе что докажешь? Может, и правду их благородия говорят: быдло?
– Плохо, Славка, плохо. Да разве ж знать такое наперёд?
Девчонка вздохнула, и вновь прижалась жарко, бесстыже. Даже как-то неудобно стало под пристальным, изучающим взглядом девахи напротив… ох боги, ещё ж и с ней расплачиваться! Хотелось бы знать, чем — и полбеды ещё, если золота с камешками потребует…
– Ничего, Славушка, всё уляжется. Перемелется, развеется на семи ветрах, забудется, — Лен негромко ронял слова, обнимая и поглаживая тихо плакавшую на его плече девчонку. — А по весне тебе в хоровод становиться, помнишь?
Славка хрипло засмеялась, роняя с красных щёк горячие капли.
– Ох у дураки ж вы иногда, мужчины. Мы с Реченкой ещё на тот год должны были. Но она не схотела — её парень занемог, в море реей зашибло. А я подумала, и заодно с нею ушла с ведовской поляны.
Ведун почувствовал себя ещё менее уютно. Так Славке почти девятнадцать зим? Всего-то на пару годков моложе его самого будет? Да уж, а он с нею на глазах этой бесстыжей гулёны в обнимки балуется. И чего в ней так поздно Сила пробуждалась? Лишь сейчас вокруг девчонки вились первые, еле заметные подрагивния ауры. Обычно лет в семь-десять, а там таких к учителю какому и определяют…
Карета снова подпрыгнула. Да так, что старшие седоки пребольно приложились макушками о потолок. Одна лишь вцепившаяся в парня Славка только громко икнула от неожиданности.
– Лен, прошу светлоликой Вёсенки ради — смени моряка нашего, пока он нас всех не угробил, — страдальчески простонала девица напротив, забираясь обратно на сиденье, с которого её скинуло, и поправляя на себе сбившуюся одежду.
– Я с тобой! — взвилась зарёванная девчонка.
Однако столичная куртизанка с этим не согласилась.
– Иди лучше ко мне, пошепчемся о нашем-девичьем.
Ну, девицам этим только дай волю и время потрындеть! Как только языки потом не болят… Лен заботливо пересадил Славку к охотно подвинувшейся девице напротив, а сам прихватил плащ и в приоткрытую дверцу выглянул из кареты.
Вокруг уже пошли густые, кондовые леса. Заснеженные, тихие до той звонкой морозности, когда гулко лопающаяся кора или треск ветки под беспечной ногой разносятся, казалось, на весь мир.
– Очень надеюсь, что с кораблём ты управляешься всё же получше, — съязвил ведун, сгоняя с козел нахохлившегося Марека.
Тот улыбнулся красным с мороза лицом, заверил — куда лучше. И полез немного отогреться в возок. Лен втихомолку хмыкнул, представив разочарование, когда бравый моряк обнаружит, что предмет его уже ни для кого не тайного обожания нашёл себе юную подругу.
Кони оценили смену возницы сразу. С этим не побалуешь и не полентяйничаешь втихомолку… карета понеслась вперёд плавно, быстро. Незаметно тронулся с места и застывший было в безмолвии зимний день. И столь же неспешно потекли в голове всякие-разные думы. Заметив, что начинает замерзать на ветру, Лен озаботился своими заклятьями. А что, неплохо! Ноги не бить, да и споро кони трусят по лесной дороге.
А там, впереди, куда не смеет заглянуть простой глаз, за лесом уже вставали перелески у ручья, потом опять пуща — а где-то далеко за нею и город, в котором Марек наметил остановиться на ночлег.
ГЛАВА ПЯТАЯ. МЕЖ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ
Ти-ди-дили-дам… последние звуки клавесина, заунывно-звонкие и чуть переливчастые, растаяли в обитой дорогим штофом комнате. Закончился строжайше предписанный этикетом королевский час после ужина, когда надлежало наслаждаться творениями композиторов и их исполнением прилежным мэтром Ринальди. Нет, с музыкой было всё в порядке, да и сам придворный музыкант в общем не подкачал.
Просто, в этот ранний зимний вечер вдруг охватила всех неизъяснимая грусть. Или даже скука, страшнейший враг особ венценосных и августейших. Как известно, в борьбе с оными супостатами все средства хороши. С куда большей охотой король сейчас кликнул бы пару друзей, да с гиканьем помчался бы на конях в морозный вечер, вздымая за собою клубы снеговой позёмки. Или расписал бы с ними партейку в вист под пару кувшинчиков вина… а то выбрал бы себе среди придворных цыпочек одну и… однако, нет. Что позволено принцу, то не позволено королю.
Положение обязывает, видите ли!
Потому его величество со словно приросшей на лицо лакированной маской вежливости рассматривал узор на обоях, деликатно отводил взгляд от застывших в неестественно-красивых позах дам и их кавалеров, и думал о своём — ожидании и опаске предстоявшего разговора с Архимагом. Старикан днём вернулся из поездки в Горную Школу весь злой, но его особый взгляд говорил однозначно — срочно!..
– Спасибо, маэстро — но если вы и завтра сыграете так же блестяще, то не сносить вам головы… — холодно проронил король и наконец-то встал.
Словно незримый вихрь стегнул по находившимся в малой гостиной людям. Ожили замершие фигуры, шевельнулись веера и платочки дам, бесшумно заскользили за спинами лакеи. Разумеется, никто музыканту не стал бы рубить голову или лишать жизни одним из сотен противоестественных способов — просвещённая монархия, как ни крути. Но мэтр понял. Приелось, надо придумывать нечто новое.
Поскольку место по левую руку от молодого короля по-прежнему так и оставалось вакантным (представляете оживление в рядах прекрасной половины человечества?), то к дверям его величество шествовал в гордом одиночестве. Через анфиладу и галереи, пока из тёмного закутка под лестницей к зимнему саду августейшую левую щёку не пощекотал чей-то особый взгляд.
– Оставьте нас все, — распорядился король и, абсолютно равнодушно к набравшей скорость позади него процессии, повернул почти под прямым углом.
Из августейших уст слова эти означали ничто иное, как "пошли вон" — даже пикнуть не осмелился никто. Тем более, что личность собеседника оказывалась вычислена придворными лизоблюдами уже давно. Архимаг, первый волшебник королевства — как ни крути, а фигура, с которой считается даже сам король…
