Гай Гэвриел Кей - Песнь для Арбонны
И куплен мир был слабым королем и сыном,
Который род свой древний опозорил?
У Розалы теплеет на сердце при воспоминании о залитых светом факелов лицах, окружавших ее в ту ночь. Выражение лица короля, Гальберта, брошенные украдкой взгляды, которыми обменивались только что ставшие безземельными сеньоры или кораны, когда мощная музыка придавала особую силу словам даже в исполнении робкого голоса певца. Бард, юный трубадур из Гётцланда, почти наверняка был обязан жизнью присутствию в большом зале посланника своей страны и насущной необходимости сохранить мир с королем Гётцланда Йоргом, учитывая обстановку в мире. Розала не сомневалась в том, как хотелось бы поступить Адемару, когда смолкла музыка.
Теперь он снова нетерпеливо наклоняется вперед, почти привстает на троне, с горящими на щеках красными пятнами, и говорит:
— Ни у одного человека нет для этого таких веских причин, как у нас, Гальберт. Не ставь себя выше всех.
Верховный старейшина качает головой. Снова его звучный голос заполняет комнату, такой теплый, такой заботливый, он так легко умеет обманывать тех, кто видит этого человека совсем не таким, какой он есть на самом деле. Розале это хорошо известно; ей почти все это уже хорошо известно теперь.
— Я не за себя испытываю обиду, мой повелитель, — говорит Гальберт. — Сам по себе я ничего, совсем ничего не значу. Но я стою перед вами и перед всеми жителями шести стран и говорю голосом бога в Горауте. А Гораут — это сердце земли, то место, где был рожден Кораннос Древних еще в те времена, когда не шагал по земле мужчина, а женщина не нашла свою погибель. Нанесенное мне оскорбление — это выпад против всевышнего, и его невозможно оставить безнаказанным. И он не останется безнаказанным, ибо всему миру известен ваш боевой пыл и ваши взгляды, мой повелитель.
«Поразительно, — думает Розала, — как плавно, без каких-либо усилий, Гальберт сменил тему». Адемар медленно кивает головой; его жест повторяют многие мужчины в этом зале. Ее муж пьет, но этого следовало ожидать. Розале на мгновение становится жаль его.
— Нам казалось, — медленно произносит король, — что Дауфриди Валенсийский должен разделять наше отношение к этой провокации. Возможно, когда мы будем в следующий раз принимать его посланника, нам следует обсудить вопрос о Бертране де Талаире.
«Дауфриди теперь получил всю нашу землю к северу от Иерсена, — с горечью думает Розала, и она знает, что у других возникла та же мысль. — Он может позволить себе терпеть оскорбления Арбонны». Древние поместья ее семьи вдоль реки Иерсен находятся прямо на новой границе Гораута; никогда прежде Саварик не был таким незащищенным. А в этой комнате есть люди, земли и замки которых сейчас стали частью Валенсы по договору. То, что удалось спасти во время войны, отдано в мирное время. Король Адемар окружен страждущими, честолюбивыми, разгневанными сеньорами, и их необходимо успокоить, и быстро, как бы они ни боялись его в данный момент.
Все это до ужаса понятно, думает Розала, но лицо ее выглядит маской, равнодушной, не выдающей никаких чувств.
— В любом случае, — соглашается верховный старейшина Гальберт, — обсудите это дело с посланником Валенсы. Я думаю, мы и сами в состоянии справиться с этим жалким рифмоплетом, но неплохо уладить и другие дела, необходимо дать понять кое-что до того, как наступит и минует еще один год.
— Какие дела? — громко спрашивает герцог Ранальд в тишине. — Что необходимо дать понять? — Иногда Розале с трудом удается вспомнить о том, что ее муж когда-то был самым прославленным воином в Горауте, первым рыцарем отца Адемара. Давным-давно это было, и годы нелегким грузом легли на плечи Ранальда де Гарсенка.
Адемар ничего не отвечает, жует свой ус. Отвечает отец Ранальда, с легким оттенком торжества в великолепном голосе.
— Разве ты не знаешь? — спрашивает он, картинно приподняв брови. — Несомненно, человек, так легко раздающий бесполезные советы, сумеет разгадать эту загадку.
Ранальд мрачно хмурится, но не повторяет своего вопроса. Розала знает, что он ничего не понял. Ее снова охватывает жалость к нему во время этой последней стычки в его продолжающейся всю жизнь битве с отцом. Она не сомневается, что Ранальд не единственный здесь человек, который озадачен разыгравшейся между верховным старейшиной и королем загадочной сценой. Но случилось так, что ее собственный отец в свое время был мастером по решению дипломатических проблем на высших советах короля Дуергара. Одна лишь Розала и ее брат пережили детство и смогли стать взрослыми. Она многое узнала, гораздо больше, чем женщины, воспитанные в Горауте. И она понимает, что это ее личная беда теперь, когда она попала в силки де Гарсенков и их взаимной ненависти.
Но она действительно понимает происходящее, она его видит слишком ясно. Если Ранальд в достаточной степени протрезвеет, он, возможно, захочет узнать ее мнение, когда они останутся наедине. Он будет говорить тяжелым, оскорбительным тоном, с презрением тут же отвергнет ее ответы, если она согласится отвечать; и еще она знает, что потом он уйдет от нее и будет размышлять о том, что она ему сказала. Это своего рода власть, она это сознает; такой властью многие женщины пользовались, чтобы оставить свою печать, подобно печати на письме, на событиях их времени.
Но такие женщины обладают двумя вещами, которых нет у Розалы. Желанием, даже страстью, действовать в гуще придворных событий и более сильным, более достойным объектом, которому можно передать свою мудрость и мужество, чем Ранальд де Гарсенк, который никогда не станет таковым.
Розала не знает, что скажет мужу, если он спросит ее мнение в эту ночь. Она подозревает, что спросит. И она почти уверена, что понимает, каковы планы его отца, и даже больше, что король с ними согласится. Адемаром управляют, как управляет опытный укротитель капризным жеребцом, и ведут к цели, к которой, вероятно, Гальберт стремился уже много лет. Король Дуергар Гораутский был человеком, который не поддавался ничьим попыткам убедить себя ни одному человеку при дворе, в том числе духовенству — возможно, особенно духовенству. Поэтому доступ к реальной власти верховный старейшина получил только в тот самый момент, когда валенсийская стрела, пролетев сквозь зимнюю мглу, вонзилась в глаз Дуергара во время той жестокой, холодной схватки у Иерсенского моста полтора года назад.
А теперь Дуергар мертв и сожжен на погребальном костре, а его красивый сын правит в Кортиле, и подписан мир с севером, который обездолил четверть жителей Гораута, как богатых, так и бедных. А это означает, что дальше может случиться лишь одно, и любой это понимает, если только даст себе труд подумать. Инстинктивно, словно стремясь уйти или повинуясь рефлексу, который заставляет лесное животное отступать перед языком пламени, Розала снова отворачивается к окну. В Горауте весна, но серые дожди и не думают прекращаться, и влажный холод пробирает до костей.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
