Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель
Было несколько странно слышать об Исидро, что он «стар», — испанец производил впечатление юноши, почти мальчика. Скорее уж стар был Эрнчестер с его усталыми движениями и мертвыми глазами. Эшер оглянулся на кресло, где только что сидел граф, но кресло было пустым. Трудно было сказать, когда именно он ушел. Был ранний вечер, и хозяева, надо понимать, еще не завтракали. Странно, что, разговаривая с этой тихой красивой женщиной, умершей задолго до его рождения, Эшер совсем не испытывал страха — то ли потому, что она и впрямь не собиралась причинять ему вреда, то ли спокойствие было ему просто внушено. Невольно вспомнились слова Исидро о «других вампирах».
После долгой паузы Антея продолжила:
— Я не знаю, кто из них старше: он или Гриппен. Они оба были сотворены в одно время одним мастером. Это был Райс Белый, менестрель, хозяин вампиров Лондона в… давние времена. Вы ведь понимаете, что в качестве вампира весьма трудно выжить, если город недостаточно велик и смерть жертвы не может остаться незамеченной. Разве что если у вас достаточно денег и вы владеете имением, где можете спать днем в безопасности. Дон Симон рассказывал, что в те времена Лондон был не более чем маленьким торговым городком. — Легкая улыбка тронула ее полные бескровные губы. — Я представила, что бы вы подумали о Лондоне моего детства — там, где сейчас Ливерпульский вокзал, приходилось искать тропки в болотах… Словом, безопасность себе могли обеспечить лишь аристократы, имеющие возможность охотиться по ночам в поле. Избежать подозрений можно было, питаясь кровью быков или оленей, но долго на крови животных не протянешь. Вампир становится от этого тупым, усталым, безразличным ко всему. В таком состоянии его довольно легко выследить и убить.
Она подняла на него глаза, скрестив на груди большие мягкие руки (достаточно сильные, чтобы в любой момент свернуть ему шею); холодно блеснули кольца.
— Звучит достаточно гнусно, не правда ли? Но притупление чувств, утрата вечной настороженности — это смерть для вампира, которого так легко сжечь солнечным светом. Мы, наверное, омерзительны вам?
— Совершенно верно, — спокойно ответил Эшер. — Это для вас существенно?
Она опустила глаза, разглядывая жемчужины перстня.
— Если бы это было существенно, я бы давно умерла. — Другая бы женщина пожала плечами перед тем, как снова взглянуть на него. — Конечно, к тому времени, когда Чарльз и я стали тем, что мы есть, Райса уже не было на свете. Он обитал в усыпальнице Сент-Джайлза, охотясь ночью в порту. А деньги зарабатывал, играя в тавернах Истчипа и Стил-Ярда, — ганзейские купцы его любили. Дон Симон рассказывал, ему достаточно было взять в руки лютню — и люди плакали. Маленький седой старик в старинных одеждах, проворный, как хрупкий паучок, — так его описывал дон Симон. Во времена старого короля Джеймса вампиров преследовали особенно яростно, а те, что уцелели, погибли потом при пожаре Лондона — все, кроме Гриппена и дона Симона. Одному богу известно, где им тогда посчастливилось найти укрытие.
— Вы застали эти времена еще живой? — Для Эшера это была древняя история — что падение Рима, что пламя, пожравшее Лондон в 1666 году.
— Да, — сказала она. — Я помню себя маленькой девочкой, стоящей на Харроу-Хилл; дымный рассвет, а город внизу — как ковер из пламени; ветер веет жаром в лицо. В те дни было ветрено. Ветрено, жарко и сухо… Помню, как воздух потрескивал в моих волосах, и я боялась, что огонь охватит всю землю. — Она качнула головой, как бы удивляясь детской наивности. — Говорили, что некоторые строения взрывались от жара, как бомбы, а по сточным канавам тек свинец расплавившихся церковных кровель. Потом, спустя многие годы… когда я стала тем, что я есть, мы впервые встретились с Исидро. Его лицо еще было покрыто шрамами, и руки тоже.
— А Гриппен?
Ее губы слегка покривились.
— Лайонел сотворил многих после пожара, — сказала она. — Чарльз был далеко не первым. Он нуждался в деньгах, нуждался в протекции…
— В протекции?
Ее голос был нарочито бесцветным.
— Вражда шла всегда. Весь его выводок погиб в огне. Несколько лет я считала Чарльза мертвым. — Она чуть тряхнула головой, словно откладывая в сторону старое, случайно найденное письмо; свет лампы янтарно мерцал в ее глазах. — Но ведь вам нужны не такие сведения.
— Мне нужны любые сведения о вампирах, — негромко сказал Эшер. — Кто вы такие, что вы такое, чем вы занимаетесь, чего хотите… Вы ведь сама охотница, леди Фаррен. Вы знаете, что сначала нужно увидеть узор в целом, а потом уже смотреть, что в нем не так.
— Это довольно опасно, — начала она, и Эшер почувствовал злость.
— Исидро не оставил мне иного выхода!
Он стоял прямо перед ней на малом островке света, прилегавшем к резному мрамору огромного камина. Выражение ее лица не изменилось, но Эшер видел, как что-то дрогнуло в глубине светло-карих глаз. В следующий момент ее рука схватила его за локоть и рванула к камину. Теряя равновесие, он все же успел заметить возникшую из полумрака массивную тень и сверкнувшие алым огнем глаза.
— Гриппен, нет!.. — вскрикнула Антея, и в тот же миг Эшер ударил, пытаясь отбить в сторону чудовищную руку, тянущуюся к его горлу. Удар пришелся как по дереву, но Эшера отбросило, и мощная волосатая пятерня Гриппена ухватила его не за горло, а за рукав возле плеча.
Эшер крутнулся, пытаясь вывернуться из одежды. Гриппен был массивен — одного роста с Эшером, но широк, как дверь. Грязные черные волосы падали на глаза; лицо, розовое от свежевыпитой крови, покрыто старыми шрамами. Неуловимым движением он сгреб в горсть лацканы, и Эшер оказался пойман собственным пиджаком. Мысленная хватка вампира, казалось, сейчас раздавит мозг, и Эшер боролся с ней, боролся, как тогда в поезде против Исидро. Изогнувшись, он попытался обеими руками отогнуть хотя бы один палец. С тем же успехом он мог разжимать пальцы статуи.
Антея тоже схватила Гриппена за кисти, пытаясь освободить Эшера. «Не смей!..» — услышал он ее крик. Затем чудовищная рука сорвала с него воротник, и Эшер успел подумать со странной отрешенностью: «А теперь маленький эксперимент, касающийся некоторых положений фольклора…»
— Божья смерть! — Рука Гриппена отдернулась от серебряной цепи, смрад крови на выдохе вызвал тошноту. Взбешенный вампир отшвырнул Эшера, и тот влепился в стену, как тряпичная кукла. Все равно что врезаться в стену на мотоцикле. Сползая по стене, он все же успел отметить, что архаичность речи у Гриппена выражена куда сильнее, чем у Исидро.
— Я тебе покажу серебро, сукин ты сын! — ревел вампир.