Константин Кривчиков - Дочь Озара
Сверху яму накрывала двускатная крыша из сучьев и еловых лап, без передних стенок. С двух сторон оставались узкие проходы-лазы. Но с одной, 'задней' стороны, крыша едва ли не вплотную примыкала к толстой лиственнице. К ее суку был привязан второй конец веревки, опутывавшей конечности дикаря. Таким образом, Дул был ограничен в перемещении длиной веревки.
Когда он лежал на спине, то через передний лаз ночью виднелось звездное небо. Но сейчас уже наступало утро, и сквозь небольшое треугольное отверстие проникал сероватый свет, рассеивая ночные кошмары Дула. Он сделал несколько глубоких вдохов, но ощущение тревоги не проходило.
Спать больше не хотелось. Дул подтянул ноги и присел, прислонившись спиной к задней стенке землянки. Пошевелил затекшими ногами, потом руками. Хорошо, хоть руки варии перестали связывать за спиной, а то совсем было бы невмочь. Сделал круговые движения плечами, размял пальцы. Веревки обхватывали запястья, оставляя ладони свободными. Можно даже на свирели играть, хотя и неудобно. Попиликать, что ли? Надо же как-то отвлечься от мрачных мыслей и предчувствий.
Выгнув руки в локтях, дикарь дотянулся до свирели, висевшей на шее. Приложил инструмент к губам и замер, услышав шорох. Осторожно повел глазами и столкнулся с немигающим взглядом, от которого зашевелились волосы. Недалеко от лаза, на расстоянии вытянутой руки от ступней Дула, раздувала шею толстая змея. Дикарь знал, что после укуса такой твари окуна очень быстро перебирается в айки. Еще несколько месяцев назад, когда возникали мысли о досрочном уходе в иной мир, Дул, возможно, даже бы и обрадовался подобному соседству. Но с недавнего времени он стал атеистом и почувствовал новый вкус жизни. Уж так устроен человек: вкус начинает ощущать тогда, когда на дне уже ничего не остается.
Змея продолжала пялиться на глота, медленно, едва заметно, покачивая маленькой головкой. В узкой ротовой щели поблескивали мелкие зубки. Непрошеная гостья явно готовилась к броску.
Дикарь сам удивился, когда услышал знакомые звуки. Он начал играть на своей свирели машинально, по наитию. В голове зияла пустота, мозг не отдавал никаких команд. Но физиологический инстинкт заставлял легкие вдыхать и выдыхать воздух, а фаланги пальцев ритмично сгибаться и разгибаться, создавая незамысловатую мелодию.
Дул играл, монотонно раскачивая корпус, завороженный взглядом немигающих глазок, а змея покачивала головкой в такт плавным движениям дудочки.
Полуземлянка, ставшая временной тюрьмой для Дула, располагалась на краю стоянки вариев, недалеко от берега ручья. Почва в этом месте была суглинистая. После ночного грозового ливня, бурного, но короткого, кругом образовались лужи. Охотник Туди Похун (Толстый Нос), которого Корос приставил то ли сторожить, то ли охранять Дула, считался в племени неплохим парнем: в меру глупым, в меру ленивым, как и положено настоящему сыну природы. Более или менее добросовестно прокараулив людоеда почти всю ночь, Похун задремал к утру, пристроившись на сухом месте под деревом, рядом с землянкой. Незатейливую мелодию он услышал во сне. Приоткрыв глаза, не сразу сообразил, в чем дело. Потом хмыкнул: опять этот придурок развлекается. И чего не спится чудаку?
Охранник потянулся, встал с земли, обошел землянку и, присев у переднего лаза, заглянул внутрь. Змея мгновенно отреагировала на резкое и агрессивное движение сбоку и, выпустив яд в жертву, шмыгнула наружу. Похун не сразу понял, что случилось. Со света он даже не успел разглядеть змею, только почувствовал боль в бедре. Посмотрел на Дула, продолжавшего в прострации перебирать пальцами вдоль своей свистелки, пожал плечами. Сделал несколько шагов, пытаясь размять ноги. Боль в бедре усилилась, стала дергающей. Место укуса побагровело.
И только тут, окончательно проснувшись, Похун сообразил, в какую переделку попал. Он вскрикнул и побежал в центр стойбища, к костру, чтобы прижечь ранку. Но было поздно. Не преодолев и средину дистанции, несчастный упал, жуткая боль парализовала мышцы, и через несколько минут наступила смерть.
Сторож, дремавший у почти затухшего костра, услышал слабый крик, но не сразу поспешил на помощь. Показалось, что ли? Подбросил в костер валежник. Потом все-таки решил проверить. Не торопясь, встал, огляделся, двинулся, неслышно ступая, вдоль шалашей. И наткнулся на труп.
Сначала сторож разбудил Короса. Затем уже Корос разбудил Зукуна. Зукун на всякий случай поднял Уну, спавшую с детьми в соседнем шалаше. Колдунья и опытная знахарка, посмотрев на посиневшее и опухшее лицо покойника, диагноз поставила почти моментально. Корос, тщательно исследовав землю вокруг землянки, подтвердил — есть следы змеи.
Приступили к допросу Дула. Тот уже очухался, но реальность, как всегда, смешивалась у него с вымыслом. По словам дикаря, под утро в землянке побывал гигантский ящер с головой змеи. Больше Дул ничего не помнил, даже того, что играл на свирели.
Вождя рассказ чудаковатого дикаря, к которому он испытывал непонятную симпатию, напугал. Не иначе, как знак. Высшие силы навязчиво намекали на что-то. Но вот на что? Неужели в шкуре ящера к Дулу явилась Вада? А потом укусила охранника? Не означает ли это, что Вада недовольна и требует принятия каких-то мер? Каких? Освободить Дула? Организовать ее поиски? Необыкновенные способности дочери колдуньи начинали вызывать у Зукуна мистический трепет. Да, неспроста она тогда так напугала Уну.
Зукун настолько поддался настроениям о паранормальности происходящего, что даже поинтересовался у дикаря — не говорил ли чего ящер? Дул, наморщив лоб, впал в глубокое раздумье. Его размышления прервал Корос.
— Большой был ящер? — спросил следопыт участливо ласковым голосом.
Дул с готовностью кивнул головой.
— А покажи, какой? — попросил бывалый охотник.
Дул взглянул на свои связанные руки. Кор понял намек и размотал веревку. Дикарь чуток помедлил и развел ладони на ширину плеч.
— Такой маленький? — насмешливо спросил следопыт. — И чего ты так испугался?
Глот снова задумался. Развел руки шире.
Корос по-прежнему смотрел с недоверием:
— И всего-то?
Дикарь сердито посопел (ах, не веришь?) и раскинул руки во всю длину, как будто собрался заняться утренней гимнастикой.
Корос почесал затылок, скрывая довольную усмешку, и показал пальцем на лаз:
— Ты хочешь сказать, что такой огромный ящер пробрался в такую узенькую дыру?
Дул растерялся. Справедливости ради надо заметить, что Дул никогда не пытался врать. Он всегда рассказывал истинную правду о том, что видел. Просто он сразу забывал подробности, а потому при рассказе выдумывал их заново. И так при этом увлекался, что, в свою очередь, напрочь забывал о том, что происходило в реальности. И уже приходилось выдумывать все от начала до конца.
