Екатерина Лесина - Наират-2. Жизнь решает все
«…круг — есть символ мироздания, бесконечности и непрерывности любой из цепей, будь то цепь жизни, материи или же энергии, включая эман…»
Элья моргнула, разом вспоминая, что произошло. Подземелье, стена, попытка разрушить преграду, и нити, рвущиеся под ее прикосновением. Голоса чужой жизни. И эман потоком.
Руки горели. Спина горела. Кожа слезала, а голоса говорили-говорили и, так и не наговорившись, прочно обосновались в Эльиной голове, продолжая зудеть. Только теперь расслышать их не удавалось. Так, мошкара звенит, а чего ей надо — не понять.
— Заткнитесь, — сказала Элья, окончательно приходя в сознание.
— Очнулась? — поинтересовался Ырхыз и, не дожидаясь ответа, сунул в рот флягу с кислым молоком. — Пей. Вайхе сказал, что это — самое лучшее средство. Тебя вывернет и станет легче.
Вывернуло. Легче если и стало, то ненамного.
— Я думал, что ты умрешь, — Ырхыз подал мокрые полотенца. — Впредь ты не должна делать того, от чего можешь умереть. Я запрещаю.
Помог сесть, накинул на зудящие плечи одеяло — несмотря на жару, Элью знобило — и сказал.
— Приходил Лылах. Знаешь, если все на самом деле так, как он мне говорит, то получается, что Кырым врал. Я хотел позвать хан-кама к тебе, но теперь думаю, правильно, что не позвал. Ты встать сможешь?
— Нет, — честно ответила Элья и снова легла. Когда лежишь, то комната не так перед глазами скачет, а лампа в желто-синих бабочках даже приятна.
— А завтра? Я хочу знать, что там, за стеной. Если Лылах не врет о том, что Кырым врет, то скоро я стану каганом. Очень скоро. И тогда как раз очень не скоро получится под землю.
— Завтра попробую.
Кивнул, намотав светлую прядь на палец, и поделился мыслями:
— Если эту стену поставил склан, который туда попал не через бурсу, то… Он туда попал как бы изнутри. Изнутри же и стену строил.
— Не знаю, — Элья и сама мучилась этим вопросом.
— А то, что первые скланы лет двести назад из-под земли повылазили, знаешь? И там, где повылазили, потом фактории и строили.
— Знаю. Пещеры и порталы в них. То есть они были, а потом вокруг них фактории сделали. Некоторые до сих пор в подземельях и остались.
Собственный голос слегка заглушил гудение в голове, но не совсем. Плохо. А если оно теперь никогда не исчезнет?
— Вайхе то же самое сказал. А еще сказал, что Всевидящий запретил порталам нарождаться вблизи Понорков. Тем и защитил нас, людей, от неожиданностей. Нет ни одного портала ближе, чем в двадцати фарсангах от кого-нибудь Понорка. Точнее, раньше не было. И вот отсюда главный вопрос.
Ырхыз потянул себя за волосы.
— Твой Квард оказался каким-то образом совсем рядом с Понорком Понорков, под самой Ханмой, в сердце Наирата…. Несколько сотен ваших воинов, и Гарраха бы могло не случиться вовсе.
— Я не понимаю! — хотелось сжать голову руками, словно это могло уберечь от раздирающих мыслей.
— Я думаю, что врата есть, но этот твой никому о них не сказал, — Ырхыз лег рядом, подперев подбородок кулаком. — И значит, он вас предал. А ты правильно сделала, что убила его. Предателей нужно убивать. Но не всегда это получается. Завтра доломаем стену и посмотрим, что внутри.
Снова у него все просто, а у нее куча вопросов и ни одного ответа. Почему Каваард поступил так? Кто предлагал ему сделку, в чем ее суть?
И что такое зародыш?
Больше всего это походило на узкую каверну.
Камень вокруг нее — и не камень вовсе, а что-то живое, темно-желтое с одной стороны и светлое, почти прозрачное, с другой. Теплое. Бледный свет внутри мечется по стенкам. Он то гаснет, то вспыхивает, отражаясь в ледяных зеркалах сталагмитов. Свет заставляет фонари стыдливо гаснуть, преломляется в глазах Ырхыза и пробуждает к жизни голоса в Эльиной голове.
Света слишком много.
«…если это правда, то зачем вам зародыш? Создать еще одну клоаку, которая…»
Сверху на камне-некамне — горячее, шершавое, остается на пальцах мелкими чешуйками.
«…которая кормит все ваше племя, уважаемый Кувард. Или скланы научились жить без эмана? Как, по-вашему, отнесутся к подобной перспективе ваши сородичи? Мир без эмана. Интересно будет понаблюдать. А если совсем серьезно — нужно просто задать верное направление. Создать правильные условия, почву, в которой росток…»
И корни. Или вены? Уходят в камень, хрупкие, прозрачные, как листья папоротника. Оборвать? Убить? Под руками отозвалось быстрой пульсацией.
— Голова… У меня голова раскалывается.
Звон стекла, масло на камнях, огонь. Каверне огонь не по вкусу, стенки тускнеют, дрожат. Страшно?
— Не надо бояться, — шепотом говорит Элья, прижимаясь щекой к горячей поверхности. — Все будет хорошо.
И приходит ответ. Провал, длинные ленты-корни, которые там, в глубине, свиваются с другими, обнимая, проникая в них, вытягивая каплю за каплей.
«То, что сумели отыскать вы — чудо, Кувард. Его не должно существовать там в принципе, это противоречит всему, что мы знаем… И тем большую надежду вселяет в ту затею, которую я вам предлагаю. Однако, судя по вашим словам, там присутствует сильная связь сродни связи с материнским организмом…»
Пуповина. А где то, что его питает? Какое оно?
Скачет всадник, шепчет многими голосами. Выбивают веселую дробь щербатые копыта, ухмыляется череп, уже не череп — серокожий мертвец с ножом в спине. Этого не видно, но Элья точно знает: есть кинжал, торчит между лопаток, закрывая рану.
— Мама, мамочка, — кто-то плачет рядом.
— Комше, Всевид, Комше, — заглушает стон.
Что с ней? Что с ними всеми? Уйти, убраться, закрыть, вернуть треклятую стену и забыть обо всем, что тут было.
Выйти получилось. Как — Элья не могла вспомнить, в себя пришла уже у саркофага. Отчего-то саднили руки и ныла скула. Коснулась — так и есть, ссадина. Откуда? Когда? А и плевать. Главное, что уже не там, не в пещере.
Рядом, прислонившись к мраморному кубу, сидел Ырхыз. Бледный с дрожащими руками. А по шее, из вновь открывшегося шрама, ползла кровь.
— Этот проход должны завалить, — сказал он, глядя на пол. — Вайхе, слышишь? Пусть его затворят. Навсегда.
И хан-харус поклонился, пообещав:
— Завтра же.
Вернувшись во дворец, Ырхыз не рассказывал о том, что видел или слышал, не задавал он и вопросов, словно разом потеряв всякий интерес к произошедшему внизу. Элья только радовалась подобному повороту.
А вскоре у стен Ханмы заговорили пушки, и двинулись навстречу друг другу корабли. Они шли, за победой ли, за смертью, двигаясь по ломаным волнам и оставляя за бортом крашеные камни.
Настало время большого празднества.
