Екатерина Лесина - Наират-2. Жизнь решает все
Выразительный взгляд и тихое:
— …склан.
Они не водили. Но Каваард был здесь, теперь Элья была совершенно уверена в этом. Был и что-то спрятал.
— И уж точно ни один склан не выходил из-под… земли… — последним словом Вайхе поперхнулся. Посмотрел на ухмыляющегося тегина и прибавил: — Во всяком случае здесь.
— Нужно убрать стену, — припечатал Ырхыз. — Разбить пушкой или найти другой способ.
Способ… Способ есть всегда.
Лылах-шад созерцал чистый лист, покусывая гусиное перо. Чернила на заостренном конце давно засохли, но Лылах-шад не торопился вновь проткнуть темную пленку. Он думал. И даже апельсиновые деревца не решались шелохнуть листвой, дабы не нарушить течение мыслей ясноокого. Только птица, подаренная накануне, вздыхала и ворочалась за тяжелым пологом.
Но вот Лылах отбросил перо, взял новое, снял прозрачную стружку, окунул в чернильницу и вывел:
«Урлак-шаду, посажному князю Ольфии с пожеланиями долгих дней и ясного Ока шлет приветствие Лылах-шад».
Перечитал, поморщился — впрочем, вряд ли бы кто сумел определить тень эмоций в чуть дрогнувших уголках губ и крыльях носа — и продолжил:
«И выражая недоумение отсутствием посажного князя при дворе, спешит сообщить новости, каковые могут оказаться любопытными».
Снова пауза. Короткая заминка, и толстая ровная линия ложиться поверх слов о недоумении.
«Агбай-нойон с тремя вахтагами, в каждой из которых до полутора сотен легкой кавалерии, а также вахтагой тяжников, оставленной в ближнем селении, прочно обосновался в Ханме».
— Мудр-р-рейший, — с легким упреком произнесла птица из-под полога.
«И верным слугам кагана остается лишь гадать, сколь долгим будет это гостевание и чем завершится».
Скользит перо, легко слова ложатся, полнится лист крупными аккуратными буквами.
«Равно же желаю внимание обратить, что многие люди Агбай-нойона с соизволения ясноокого кагана пополнили число личной охраны каганари и светлейшего Юыма.»
Ждет своего часа спящий Вестник, поблескивают в шкатулке скланьи жемчужины. Не торопится Лылах, но спешит.
«Ходят слухи, что после празднества, каковое состоится уже скоро, Агбай-нойон отбудет из Ханмы вместе с сестрой и племянником, якобы для того, чтобы…»
Снова раздумье, снова черта, слова перекрывшая. Хватит с Урлака и фактов.
Закончив, Лылах пробежался по написанному взглядом, сделал еще несколько исправлений, меняя не суть, но тон послания. Затем взял в руки Вестника.
Ворон ворону глаз не выклюет? Это говорят те, кто не видел, как воронье за падаль дерется.
Вестника Лылах выпускал с чувством глубокого внутреннего удовлетворения. Пусть грызет Урлак Агбая, пусть отбивается Агбай да сам на посажного наступает кораблями и пушками. Глядишь, друг друга и истреплют на пользу Наирату.
Во благо будущего кагана Ырхыза.
— Я разрушу столько нитей, сколько смогу.
Будет больно, а еще, возможно, Элья умрет, захлебнувшись эманом, перегорев изнутри, как тонкое железо под ярым пламенем. Но отступить она не отступит. Почему? Из любопытства ли? Или сквозняк разгулялся по дому, расшалился, перевернул все внутри, изменив настолько, что тянет к безумствам? Заразилась от тегина? Нет. Не так. Просто впереди наконец появилась цель — подсказка, а может быть даже ответ.
Ырхыз аккуратно развязал серебристый кошель и высыпал Элье на ладонь несколько жемчужин-лингов. Сжатые в перламутре пружины. Нет мочи, как хочется их распустить… Напряженное ожидание наполняет тело и сковывает его мнимым покоем, цена которому — капли пота и тряские волны от бедер к коленям и самым ступням.
— Пришлось действовать в обход Кырыма, — произнес тегин. — Он за такое всю душу вытрясет.
— Без линга я не смогу, — неловко пожала плечами Элья, с трудом сбрасывая оцепенение. — Стену делал хаанги. Он силен, он легко впитывает эман и легко его отдает своим творениям. А я фейхт, сила моего эмана — только для меня, только внутри тела. Но тут что-то совсем неправильное с внешними токами. Точнее, еще более неправильное, чем положено у вас внизу. Хаанги наверняка тянул, как мог, но в основном отдавал свое, жег мембрану. И оставил отпечатки. Обрывки мыслей, куски памяти, особенно яркие для него.
— Мысли склан так легко прочитать?
— Нет, вовсе нет. Но… — Элья даже растерялась. — Каваард был хаанги, один на тысячу. Стоящий в стороне. Он был необычен во всем. Не прятал этого, не закрывался… Даже тогда, когда было надо.
Ырхыз кивнул, мол, понятно, хотя вряд ли что-то и в самом деле понял:
— А этих жемчужин хватит? — спросил он.
— Не знаю. Я никогда не разрушала то, что делал хаанги. Я просто волью чужое, много, очень много. Как воду в бычий пузырь. Пока не лопнет. Надо будет, чтобы кто-то вкладывал мне в руку линг вот в таком порядке.
Элья быстро перебрала кругляши, выкладывая их змейкой прямо на щербатом полу. Потом выбрала самый мощный — красноватый с голубыми прожилками, и принялась катать его между пальцами.
— Оно съест само себя, — первое легкое касание стены, проба струн на прочность. — Это будет как… как…
Сравнения не приходило, тогда помог Ырхыз.
— Огонь?
Да, огонь, пламя, вспыхнувшее в амбаре, и она, Элья Урт-Хаас, будет тем пучком соломы, с которого начнется пожар. Сказать Ырхызу? Вайхе?
Элья решительно уперлась правой ладонью в камень. Нет, уже не камень — мелкую прочную сеть, что пружинила и отталкивала.
Пальцы проскальзывают в ячейки, разрывая самые тонкие нити, и стена дрожит мелкой рябью. Глубже. Ближе. Телом прильнуть, губами. Вдохнуть, глубоко-глубоко, до самого дна легких. И выдохнуть, уже воздух, просто воздух. Скользит эман, обволакивает, щекочет, мягко уговаривая отступить.
«…точка выхода. Её не может быть здесь. И тем не менее… Стихийная… Это — колыбель… Один мощный удар по незащищенному и всё. Мягкое подбрюшье. Совет не удержится от такого, а люди просто растопчут рано или поздно. Значит, надо закрывать от всех…»
Вот она, главная мысль. Остальное — круги от мелких камней.
Держаться. Рука по локоть в стене. В огне, который по крови да на спину. Вяжет-режет, расколет, растопчет.
«…поймите, уважаемый, речь идет о сделке, которая принесет немалую пользу обоим народам…»
А это кто сказал? Совсем чужое, не каваардово, со стороны, но тоже почему-то важно.
«…общее снижение… вырождение вследствие постоянного близкородственного скрещивания… возрастание процента увечных особей в разы… смертельный груз для всей расы через пять поколений…»
Снова Каваард. А с ним и цифры. Цифры перед глазами, цифры внутри, цифры в голове. Обрывки слов, осколки знаний, некогда посторонние, а теперь принадлежащие ей. Сполна. Пей вместе с эманом. И Элья пила. Полной чашей, которой было отмеряно, не ей, но иному, убитому, кто уже не вернется. Во здравие и за упокой.
