Маргит Сандему - Весеннее жертвоприношение
Все были едины во мнении, что день прошел прекрасно и что они должны в ближайшее время повторить такой выезд. Следует сказать, что на долю Винги редко выпадали более тяжелые дни, но она надела на свое лицо маску веселости и упорно удерживала ее, когда они выезжали в карете из города.
Сейчас она закрыла лицо руками и горько расплакалась.
— Винга! Ты должна рассказать, что случилось с тобой сегодня?
Она шмыгала носом и пыталась вытереть слезы, но они снова лились по лицу. День клонился к вечеру, и воздух уже не был таким теплым. Простая карета Хейке была не защищена от дождя и ветра, и Винга начала мерзнуть. Чувствовала себя несчастной.
— Дело в том, что с глаз моих упали шоры и я увидела себя в неблаговидном свете.
— То же самое случилось и со мной!
— Что ты говоришь? Ах, Хейке, может ли жизнь быть столь сложной?
— Сейчас, мне кажется, ты должна рассказать все с самого начала. Что привело тебя к таким тяжелым мыслям?
— Нет, сначала расскажи ты! Почему ты так мрачен? Он вздохнул.
— Потому что ты была абсолютно права в своих обвинениях. Я представлял, что поступаю великодушно и могу отказаться от тебя во имя твоего счастья, но оказалось, что это не в моих силах. Я был нелогичен и стал ревновать. Все, что ты мне высказала, оказалось для меня необыкновенно полезным, и это жжет меня, причиняет боль, Винга! Какую огромную боль! Она снова вытерла слезы.
— У меня не было права читать тебе такие нотации. Абсолютно никакого, теперь я это осознаю. После того, что случилось со мной.
— Теперь ты должна облегчить свою душу. Что случилось?
Винга рассказала о тех отвратительных встречах с мужчинами, которые ей казались такими прекрасными. Красота их обманчива! Хейке был сильно взволнован ее рассказом, так как Винга ничего не скрыла.
— Да, сегодня я получила первый урок, — всхлипнула она. — Опасно быть открытым, естественным и непосредственным человеком. Нельзя улыбаться любому мужчине и верить, что все они так же милы, как Хейке.
— Уф, не называй меня милым! Это звучит так, как будто я прирученное животное.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Да. Но для тебя урок был горьким и трагичным, поскольку как раз твоя непосредственность — самое прекрасное, что есть в тебе! Жаль, очень жаль, что так случилось! Но ты права, таков мир.
— А потом я получила второй урок, и он был жестоким!
Она замолчала, проглотив слюну.
— Ну? — сказал Хейке.
— Ты… Она ведь красива, не правда ли?
— Кто?
— Ты сказал, что она самая красивая на свете. Красивейшая женщина из всех, которых ты видел.
Хейке надолго замолчал. Слышался только стук лошадиных копыт, скрип колес, когда они наезжали на камни, да всхлипывания Винги.
Наконец он положил руку на ее плечи.
— Ты приревновала?
— Дико, необыкновенно! Я готова была убить вас обоих!
— Этого делать не стоит. Полагаю, что понимаю твой второй урок. Ревностью управлять или сдерживать ее трудно.
— Истинная правда. Но ты не ответил на мой вопрос.
— Я не слышал никакого вопроса.
— Да? Она самая красивая на свете? Ты влюбился в нее? Почувствовал с ней единство душ, какого ты никогда не испытывал?
— Ой, ой! Слишком много для одного раза! Должен ли я спросить тебя о том же самом, об этом Адонисе с железными руками?
— Забудь о нем и отвечай!
— Она очень красива. Разве ты не любуешься, глядя на прекрасных мужчин, так же как восхищаешься чудесным ландшафтом или замечательной картиной? Именно этим она была для меня. Нет, я не влюбился в нее, но… да, я почувствовал сильную духовную общность с ней. В ясновидении. Ты довольна?
— Ты еще долгое время шел, как очарованный.
— Я не был очарован. Размышлял лишь над тем, что она сказала.
— Хорошо! Я удовлетворена. И прошу отчаянно простить меня за все те глупости, что я тебе наговорила там у стены…
— В целом это было не глупо. Наоборот разумно. Ты заставила меня многое понять.
— А мой опыт научил меня быть осторожной.
— Как так?
— Не показывать своего восхищения другими. Думать, прежде чем сказать.
— Жаль, действительно жаль, если ты начнешь так поступать.
— Я вынуждена! Хуже того, я извлекла и другое из моих встреч с этими парнями.
— О чем ты говоришь?
— Мне стало противно… как это называется? Эротика?
— Ужасно красивое выражение! Ты имеешь в виду половую жизнь?
— Да, если ты предпочитаешь использовать половник вместо чайной ложки.
— Но, Винга, этого не должно случиться! Чтобы ты получила отвращение к этому. Подумай только о тех прекрасных минутах, когда мы осенью будем вместе.
Она склонила голову.
— Осенью! До этого еще целый век. А впрочем, все к лучшему. Потому что сейчас я не хочу. Эти идиоты разрушили все во мне.
У Хейке напряглись скулы. Затем он сказал:
— Хорошо, может быть сегодня ты переночуешь у меня? Я не хочу отпускать тебя одну в Элистранд до той поры, пока не выгоним Снивеля и всю его свору.
Она взглянула на него своими огромными глазами.
— Но ведь тогда мне придется уехать из поместья!
— Да нет же, я перееду в Элистранд и буду находиться там, пока твоя жизнь в опасности. Но сегодня мы туда не поедем. Хочешь побыть у меня? Осмелишься? У меня всего лишь одна комната, где я сплю.
Она попыталась осторожно улыбнуться.
— Таким образом, тебе придется делить комнату со мной? Зная, что я не нападу на тебя?
— Винга!
Она придвинулась к нему, улеглась спать, уткнув голову в его колени.
— Спасибо. С удовольствием переночую у тебя. С большим удовольствием!
Тут она зевнула и потянулась.
— Уф, Хейке, поездка в город сопровождалась огромным моральным унижением.
Он улыбнулся и ласково погладил ее пухлые щеки.
— Именно. Но об этом поговорим позднее, не так ли?
— М-м-м, — пробормотала Винга. Сказать что-либо больше у нее не хватило смелости.
А Хейке тихо вздохнул. Он уже давно начал раскаиваться, что сам установил предел в восемнадцать лет. Но если Винга сейчас почувствовала отвращение к любви, то что может произойти?
Он внес ее на руках в свой домик и положил на кровать. Затем тщательно загородил и запер окна. После этого улегся на постели рядом с нею, ведь у него была только одна кровать. Но достаточно широкая. Хейке долго лежал, опершись на локти, и в темноте рассматривал ее прекрасные черты. «Бог мой, как я люблю эту девушку, — думал он. — И я чуть было не оттолкнул ее от себя! Больше не буду знакомить ее с молодыми людьми. Они недостойны ее, не понимают ее своеобразия, ее благородства».
Конечно он знал, что страстно желает ее, тем более, что она сейчас так близко! Но он находился в таком возвышенном душевном состоянии, что ему и в голову не приходило тронуть ее. Винга же обычно ненавидела то, что он обращается с ней, как с богиней.
